В шею мне дышала Беата, и я чувствовала, как она вся дрожит. И слышала ее слабый голос, голос человека, теряющего сознание:
– Почему же двое?
Алиция докопалась наконец до нижней жертвы, совершенно игнорируя жертву верхнюю. Пощупала лицо и шею, наклонилась еще ниже.
– Прохиндей, – коротко сообщила она. – Мертвый. Этого нам только не хватало! Должно быть, шею свернул, потому что раны не вижу, а сердечный приступ… вряд ли.
– А то… второе? – пролепетала Беата. Ага, все же не упала в обморок, молодец.
– Какое второе?
– Алиция, ради бога! – взмолилась я. – По всему ателье разбросаны фрагменты второго трупа. Ты их что, не видишь? Что все это значит?
Алиция обернулась и увидала руку.
– А, ничего особенного. Это манекен.
– Как ты сказала? – не своим голосом переспросил Павел.
– Манекен, ясно же говорю! Портновский. Стоял на самом верху, прижатый книжной стенкой, возможно, очень старый. Зачем-то понадобился Торкилю. Эта кукла в магазине раньше витрину украшала.
Но не станем же мы сейчас заниматься манекеном, когда тут лежит живой человек! То есть не живой, но человек. Как же – Анатоль – я его опознала, хоть и выглядит он… хуже не бывает. Ну, что делаем?
Понадобилось время, чтобы осознать и переварить весь этот кошмар. Павел с ужасом переводил глаза с туловища манекена, лишившегося конечностей, в порванном пиджаке, на мертвого взломщика, навзничь раскинувшегося на полу мастерской. Он тоже недоумевал:
– Они что же, вместе слетели? В морду я врезал одному…
Понимая, что должен переживать молодой человек, Алиция терпеливо объяснила:
– Нет, ты разделался только с одним. Второй уже там лежал. Вернее, первый уже лежал, а ты расправлялся со вторым. Нет, нет, ты не с двумя дрался, на твоей совести только один.
Ну, если она такими словами собиралась успокоить парня… Разница и в самом деле большая – убить человека и развалить манекен или только убить человека. Почему Павел не пляшет от радости? И несколько раздраженно Алиция добавила к сказанному:
– В чем дело? Что стоишь столбом? Кажется, нет необходимости вызывать скорую, сразу звоним в полицию. Думаю, нам ничего не следует тут трогать.
Павел откашлялся:
– Может, все же… может, мне лучше до полиции уехать из Дании…
– Зачем?
– Мне не очень улыбается сидеть в датской тюрьме…
– При чем здесь датская тюрьма? – удивилась Алиция. – Ведь ты же человека не убивал, только…
– Только что?!
– Только развалил манекен. Это не уголовное преступление.
Павел расслабился, в глазах блеснула надежда.
– И вы это подтвердите? Что не я?
– Конечно подтвердим, – сдавленным от волнения голосом произнесла Беата за моей спиной. – Я подтвержу.
Тут Алиция уже разозлилась не на шутку.
– А ну, успокойтесь и кончайте истерику! Неужели не соображаете?
Прохиндей уже два часа как помер, я же вижу. Да и сама логика говорит о том, что слетевший раньше должен лежать внизу, а тот, что слетел позже – на нем. Наверху лежал манекен, к тому времени, когда Павел его крошил, Прохиндей уже лежал внизу мертвым. Вот только интересно мне, как этот манекен мог на тебя наброситься? Он у меня так крепко был прижат к стене остатками книжной стенки, что сам бы не выскочил. Должно быть, там уже вся моя конструкция была нарушена, разлеталась в разные стороны, а он, надо же, был выброшен прямо на Павла.
Несмотря на некоторую хаотичность изложения, смысл его был понятен, и мы постепенно успокаивались. Все, кроме Павла. Тот был слишком потрясен выпавшим на его долю потрясением, и не все в словах Алиции казалось ему убедительным. И теперь уже он попросил:
– Алиция, расскажи все еще раз и попонятнее. Ты и в самом деле думаешь, что это не я его убил? Что я сражался с манекеном? Но ведь он же на меня выскочил, как живой, из-за нагромождения досок. Было темно, и, хотя из окна немного света падало внутрь, я видел человеческую фигуру. Как павиан какой выскочил… И когда я ударил, явно чувствовал, что под кулаком прогнулось человеческое лицо, а не твердое дерево или что другое…
– Ну да, так и было, – вздохнула Алиция. – Он у меня был очень капитально зажат досками стенки, с трудом я его туда втиснула, еле-еле поместился, а когда Прохиндей летел с лестницы, должно быть, хватался руками за что попало, хотел задержаться и разрушил конструкцию, а ты дверь раскрыл, и манекену было куда вылететь… И на человека он похож. Голова и шея у него эластичные, потому и не отвалились, а все остальные части, руки-ноги, из кусочков разных материалов я сама делала, они и отлетели.
Шагнув назад, я со стоном уселась на ступеньке лестницы, Беата сделала то же. Павлу уже некуда было садиться, даже опереться не на что. Он глубоко вздохнул раз, другой, успокаиваясь.
Из-за Прохиндея вылезла Алиция, со стоном выпрямилась, хотела, видно, присесть… и напустилась на нас:
– Ну, что расселись? Проведем здесь остаток вечера? Пойдемте в кухню, только лучше обойти вокруг дома, страшно даже подумать, что надо опять по этой лестнице пробираться, но не помню, как там с дверью в сад. Разве что Павел ее отпер.
– Полиция, – напомнила я. – Надо позвонить.
– Нет у меня под рукой телефона. Ну, вставайте, пошли. Кофе хочется.
Нехотя поднялись и стали подниматься по лестнице, делая частые остановки для отдыха. Во время одной из них я предположила, что манекен тоже был одним из котов в мешке. Алиция подтвердила.
– Только он был весь из кусочков. Я сама его сложила. На всякий случай. Мог пригодиться.
– И с таким тяжелым справилась сама?
Не знаю уж почему, Алиция пришла в хорошее настроение и охотно рассказала историю создания манекена
– Сам по себе он не был тяжелым, это я насыпала в туловище земли, как раз оказалась под рукой: я цветы пересаживала, и надо было куда-то девать старую землю из цветочных горшков. Ее нельзя было высыпать в огород, потому что она была заражена грибницей. А потом я затолкала манекен в щель между досками и забыла о нем.
Наконец мы выбрались наверх и вошли в квартиру. Алиция уже шла к телефону, но вдруг что-то вспомнила и вернулась в ателье. Нахмурив брови, она с трудом пробилась в угол сквозь препятствия на полу. Заглянула за кипу развалившейся макулатуры.
– Видите! – сердито кивнула она на нее. – Этого тут раньше не было. То есть было, конечно, но спрятано. Кто-то выволок. Нет, не потерплю больше, чтобы копались в моем доме!
За развалившимся штабелем макулатуры, частично прикрытым номерами National Geograpfic, лежал туго набитый кошачий мешок. Теперь мы не сомневались: именно здесь копался Прохиндей, нашел очередной мешок, попытался его вытащить из угла, развалив кучу бумаг, но, видимо, обо что-то споткнулся, а так как стоял на самом краю лестницы, свалился с нее. Падал с очень опасной позиции – спиной вперед, ну и убился насмерть, ударившись внизу головой о дверной косяк. А мешок остался на месте. Данное обстоятельство давало нам некоторую надежду.
– Во-первых, забираем мешок в салон и там просматриваем, – решительно сказала я. – А во-вторых, похоже на то, что у тебя уже не будут копаться. Искатели покинули бренный мир, фирма Памела-Прохиндей пребывает теперь в лучшем из миров, и пусть им земля будет пухом. А ну, Павел, давай его сюда…
– Мы же не должны ни к чему прикасаться, – возразил Павел.
И без того наприкасались, особенно ты, так что нечего умничать. Молчи, Алиция! А ты бери мешок и пошли отсюда. Алиция, молчи, я сказала! Или, нет, не молчи, звони в полицию. Алиция не торопилась исполнять мои приказания. Первым делом она стала готовить кофе, потом разыскала половинку сигареты и уселась за стол. Мне же спокойно возразила:
– Какая теперь разница, когда звонить? А если мы его, допустим, еще не нашли? Ведь могло такое быть? Логичнее было бы обнаружить очередного покойника утром.
Что ж, она права. Не было у нас никакого повода шляться ночью по мастерской, никакой шум… Да, кстати. Алиция утверждает, что Прохиндей окочурился как минимум два часа назад, а может и три, летел он по лестнице с шумом и громом, за ним вниз с грохотом валилось множество деревянных досок и других предметов, как же мы не слышали такой шум?