– Заткнись! – крикнула я ей в лицо, ибо только что видела лицо Алиции. – Конечно, эти слова негодяю должна сказать хозяйка, но она скажет их в такой форме, что их свободно можно будет принять за приглашение.
– Не преувеличивай, – скривилась Алиция. – Вы обе правы. – И обратилась к Зенончику: – Ладно, я не стану сообщать в полицию о твоих похождениях, но с меня достаточно. Это мой дом, а не поле битвы, и я не для того выращиваю цветы, чтобы их все время уничтожали. Понял? Больше тебе здесь сидеть незачем.
– И нечего тебе здесь больше искать, – прибавила я. – Беата завтра уезжает и забирает коллекцию с собой, на экспертизу. Она ювелир, специалист по золоту. Никаких других драгоценностей в этом доме нет и не будет. К тому же Алицин банк рухнул, так что она лишилась всех денег.
Очень много времени понадобилось Зенончику, чтобы осознать услышанное. Он выразил Алиции искреннее соболезнование и очень огорчился. Надежда сменилась унынием. Желая хоть что-то сохранить, он кивнул на пистолет:
– А это?
– А это останется Алиции на память, – твердо заявил Павел.
– Но Эрнест…
– Скажи ему, чтобы повесился, не обязательно стреляться. А тебя перед этим может ножом зарезать.
Явно напуганный кровавой перспективой, негодяй решил больше с нами не спорить и отказался от всех претензий. Из жалости Алиция выпустила его через главную дверь, ведь на террасе ожидали дикие звери.
Недоумок давно скрылся из глаз, а мы все сидели молча. Первой взяла себя в руки Алиция и накинулась на меня:
– Спятила ты, что ли? Почему решила, что я обанкротилась?
– Чтобы этот придурок не рассчитывал больше на твои доходы. Вот только не знаю с чего – с веток, полок? Иначе ты никогда от него не отделаешься, а ему в голову может прийти любая глупость, ты сама убедилась. Анита, ты была права…
Анита покачивала головой, сама удивляясь своей прозорливости.
– Многое рассчитывала я увидеть и услышать у вас, но чтобы столько… Ах, какие очаровательные создания кошки! Жаль, что со мной не дружат. Но слушайте, я и сама не предполагала, что столько сумела предвидеть, о столь многом догадаться. Можете не восхищаться мной, не говорить хороших слов. Я сама собой восхищаюсь достаточно!
– Конечно, его бы посадили, – говорила я Алиции наутро следующего дня, когда мы остались одни, отправив Павла с Беатой за покупками. – Неумышленное убийство, есть такая статья. И сам признался, идиот.
– Ведь никто его не подозревал, – вздохнула Алиция. – Во всяком случае, я. Ставку я делала на Падлу.
– Я тоже. И даже правильно. Мне и в голову не могло прийти, что всю кашу заварит это обжорливое ничтожество.
Помолчали, наслаждаясь солнцем и свежим воздухом. Мы с подругой сидели опять на террасе за садовым столом. В полдень можно было не опасаться комаров.
– Гляжу я на свой сад и думаю – сколько же возни с ним. Вот, опять полоть надо. И бамбук… Придется не меньше половины выкопать.
О Зенончике Алиция говорила неохотно, он стал как бы ее собственным поражением. Я уже говорила, что она питала к этому парню слабость, познакомившись с ним много лет назад, принимала таким, как есть, добродушно посмеиваясь над его глупостями, и вот в результате он оказался не достоин ее хорошего отношения. И добрых советов, и мягкой постели, когда сестра выгоняла его из дома, и неисчислимого количества съеденного и выпитого. Наверняка он и забавлял ее, смешил, да и в какой-то степени помогал по дому, возможно, она не раз пожалеет об его отсутствии, но и экспонировать собственные ошибки она не желала. Из двух зол уж лучше бамбук – тоже ее жизненная ошибка. Несколько жалких прутиков, посаженных годы назад, разрослись и превратились в могучую чащу, неотвратимо наступающую на сад. Нелегко избавиться от этого хищного растения: его корни уходят на глубину почти полутора метров, и слабой женщине с ними трудно было справиться.
– Зато ты оказала неоценимую помощь общественности, – попыталась я утешить ее.
– Какой общественности?
– Да хотя бы мне. Я ведь тоже составная часть общественности. А благодаря тебе я очень хорошо поняла, что такое бамбук, и теперь не только у себя не посажу ни единого бамбучка, но и других предостерегу.
– Тебе все равно не поверят. Каждый учится на своих ошибках. Слушай, что ты собираешься с ними делать?
Взмах руки куда-то в направлении торгового центра мог означать только Павла и Беату. Очень не понравился мне этот вопрос.
– А что я должна делать? Прикончить их?
– Возможно, и стоило бы. Учти, я-то остаюсь здесь, а вы все возвращаетесь в Варшаву. К Беате не буду цепляться, но с Эвой вы близки. К чему это приведет?
– Дьявол их знает. Бедная Эва. Может, еще опомнятся?
– Ты сама этому не веришь. Что-то на них нашло, прямо безумие какое-то. И надо же было тебе их сюда привозить!
– Вот те раз! – Я смертельно обиделась. – Я привезла? Да ты что! Сами они приехали, совершенно случайно совпали, я об их приезде к тебе и понятия не имела. Впрочем, не они первые. А ну припомни, сколько влюбленных пар колготилось в твоем доме!
– Оказывается, я содержу публичный дом, – грустно вздохнула Алиция. – И не знала об этом. Нет, меня это серьезно огорчает. Павла я знаю с самого рождения, его жену Эву – почти двадцать лет, для нее это будет страшным ударом. Наверняка не сочтет меня виновной… Да нет, конечно, – что я, Эву не знаю. Но вполне могут быть у нее ко мне претензии. И я чувствую себя свинья свиньей.
– И ты не одна такая, – печально поддержала ее я. – Вместе будем похрюкивать над корытом.
Для Эвы Павел являлся смыслом жизни, я словно воочию видела кучи порошков снотворного, которые она собиралась поглотить. И ведь не поверит, что я не приложила рук к проклятому роману. Единственное, что могу сделать – это поскорее забрать отсюда Беату. Когда буду уезжать, а уезжаю уже послезавтра. Завтра утром выкопаю растения, которые собираюсь увезти в Польшу… А, правда, я собиралась их украсть, не забыть бы в предотъездной спешке.
Интересным оказалось мое пребывание у подруги, хоть и беспокойным. Если бы не эти несчастные влюбленные, за которых невольно чувствую себя ответственной, хотя это глупо. Люди взрослые, сами решают, как вести себя. А тут я сразу заметила, как их потянуло друг к другу. Бывает же такое в жизни…
Ах, Эва, Эва… Если бы не она, я бы так не переживала. Только из-за нее неспокойно на душе и сердце ноет. За Беатиного Юлиана не переживаю, не знаю человека, он для меня чистая абстракция. Но Эва…
Вот интересно, я заметила, что все Эвы, как правило, очень красивы. Здешняя датская Эва – истинная красавица, моя близкая подруга Эва в юности была прелестной девушкой, Эва Павла тоже очень красива. Да и вообще все, с которыми приходилось встречаться в жизни. Поднапряглась, припоминая – нет, ни одной некрасивой Эвы мне так и не встретилось. Даже теперешняя недавняя знакомая в Варшаве, с которой я не знакома близко, хоть и сущая гангрена и язва, но ослепительно красива.
Насидевшись на воздухе, мы с Алицией поднялись и стали собирать со стола бутылки, чашки, сигареты, мобильники, пепельницы и все прочее, что разложили на столе, и отнесли в дом. Видя, что подруга стала какой-то задумчивой и отстраненной, словно бы витавшей в другой жизни, я приписала это неприятной теме о наших влюбленных. Оказывается, я ошибалась. Алиция, все такая же отстраненная, буркнула что-то о припомнившихся ей новых кошачьих мешках и, нахмурив брови, прямиком направилась в котельную. Из любопытства я последовала за ней.
Котельная в Алицином доме была большая. В ней размещались и прачечная, и комната для сушки белья, и даже нечто вроде подручного чулана для всевозможных рабочих инструментов. Правда, очень неудобно развешаны были веревки для сушки выстиранного белья, очень низко, под ними приходилось пробираться чуть ли не ползком, но никто тебя не заставлял ползать сразу после стирки, можно было дождаться, когда белье высохнет, и снимать его, стоя во весь рост. Сохло же оно быстро – котел в котельной грел отлично.