Идем, молчим. А это не дело. Надо общением стокгольмский синдром закреплять.
— А все-таки, твой бывший хозяин тормоз! Только через месяц разобрался, что твоя мама достойна стать доверенной рабыней.
— А ты бы ошейник доверенной рабыни на первую встречную надел…
— Не поверишь, но так оно и было. Целый день я к ней присматривался, изучал характер и норов, и уже на второй день надел ошейник доверенной рабыни. Без кольца, но с изумрудами, чтоб под цвет глаз.
— Хозяин, это даже не смешно. Что можно узнать о рабыне за один день?
— За день, полный опасностей и приключений? Очень многое! Возьмем, к примеру, тебя. Ты умная, образованная, но упрямая… С раннего детства мама обучала тебя правилам хорошего поведения. Наверно, до порки доходило. А хозяин баловал. Наверно, ты росла вместе с сыном хозяина как свободная. Сын на пару лет старше тебя, теперь считает себя взрослым, и у вас начались сложности. Так?
— Все так, хозяин…
— Еще ты черная. А меня с детства учили не верить черным рабыням. Черная рабыня верна только своему хозяину. И никому больше. Поэтому я решил сделать тебя доверенной рабыней.
— Двух доверенных рабынь не бывает.
— А ты у меня первая и единственная!
— Что??? Но ты же говорил…
— Я о тебе говорил. Не веришь — посмотри на свой ошейник.
— Как я на него посмотрю?
— Глазами, — разворачиваю Лапочку спиной к себе и расстегиваю ошейник.
— Этого не может быть! Это неправильно! Я не буду, не хочу быть доверенной рабыней!
Ну и плакса мне досталась. Стою и утешаю. С другой стороны, гладить ее по спинке очень приятно. Такая теплая, живая… Опять же, плотный телесный контакт способствует сближению. Но почему она не хочет быть доверенной рабыней?
— Милая моя, разве приказы хозяина часто совпадают с желаниями рабынь? А разве я часто делаю то, что хочется? И я даже думать не хочу, что с тобой сделают, если вернешься на корабль. Татаке, подруге моей матери, после третьего побега хвост по самый копчик отрубили. А за первые два по клейму поставили.
— Ой, какой ужас!.. И как она?
— Четвертый раз убежала! Но это уже в нашем оазисе было. Ночью разыскали в пустыне замерзшую, чуть живую. Может, ты не знаешь, но днем в пустыне очень жарко, а ночью очень холодно. Согрели, напоили горячим бульоном, посмеялись, и дядя Марр надел на нее ошейник доверенной рабыни. Больше она не убегала.
— Вот зачем ты надел мне этот ошейник. Я не такая!
— Ты черная, она рыжая, ты образованная, она с самых низов поднялась. Но обе вы такие упрямые и несгибаемые! Вернемся в оазис, я вас познакомлю. Или хочешь на корабль вернуться?
Опять пол-литра слез. Но кажется, осознала, что на корабль ей пути нет. И даже согласилась, что сама убежала, сама свою судьбу избрала, назад дороги нет. А мне должна быть глубоко благодарна за спасение от загонщиков. Но последнее уже из области мечтаний. Дождешься благодарности от такой плаксы…
Дальше идем молча. Но ладошку из моей руки не выдергивает.
Ой, как глупо… Нужно было бить не самого крупного, а самого мелкого жабоглота. Что теперь с тушей делать? Если я шкуру спущу, налетят мухи, осы и прочие жесткокрылые сволочи и отложат в мясо свои яйца. А нам потом это мясо есть? И воняют жабоглоты. И съесть эту тушу мы никак не успеем. Столько мяса пропадет… И тоже вонять начнет…
В общем, подвесили мы с Лапочкой жабоглота за заднюю ногу на дерево метрах в семидесяти от палатки. И смогли это сделать только после того, как я ему брюхо распорол и требуху выпустил. А то он один весил больше нас двоих вместе взятых. Затем отправил Лапочку отмывать копье в ручье, а сам взялся за разделку туши. Резаком. Не хочу пока лапочке резак показывать. Первым делом отсек голову и заднюю ногу. Расстелил пленку и разложил на ней самое вкусное — печень, сердце, язык. Ногу повесил рядом с тушей. Может, Лапочка глаза любит? У некоторых народов это деликатес. Вернется — спрошу.
Придумал, как тушу от насекомых защитим! Шкуру пока снимать не буду. Обернем пленкой и обвяжем веревками!