Ей боги, Реммет никогда не бывал в таких красивых, пышных тронных залах. Внутри всё буквально кричало роскошью: и дорогие занавески из шёлка, производимого на юге, и пол, сделанный из лессандрита – камня, добываемого гномами и дающего зеркальное отражение, и золотые люстры, столы из дерева с эльфийских островов, покрытого лаком с примесью серебряной пыльцы, и посуда из самого качественного восточного фарфора с серебряными столовыми приборами. Продать всё это и вложить в развитие зажиточных районов Дарвунда, так там каждому жителю дворец маленький можно будет построить на такие деньги. Короче говоря, Эльмен ещё раз теперь уже персонально для Реммета доказал, что богаче этой страны больше нет никакой другой в Ойкумене.
– Вот они мои хоромы, инквизитор, – еле слышно произнёс Феотис из-за шума в зале, и они с Ремметом прошли чуть вперёд и вправо, встав рядом с другими артистами, радовавшими гостей своими талантами. Взору их предстал хороший обзор на гостей и трон, на котором восседал сам виновник торжества.
– Сколько жирных рож… – поморщился Реммет, наблюдая, как некоторые из герцогов и герцогинь, баронов и баронесс, графов и графинь, а также известнейших буржуа и купцов Эльмена поедали лежавших на столе уток и гусей. Да так, что жир от птицы стекал по их вторым подбородкам прямо за шиворот их роскошных одежд, покрывавших пышные тела, похожие на большущие мячики. И пузени эти были столь огромными, что не позволяли им сесть ближе к столу, чтобы жир и крошки капали и падали на стол, а не на них. Изредка они это замечали и ругали прислугу, что стояла наготове с тканевыми салфетками, дабы вовремя вытирать стекающий с их подбородков жир. Но знатные господа столь увлекались поеданием вкусностей, что не давали себя вытереть. А отвлечь всех этих высочеств от трапезы означало бы накликать на себя беду в виде их гнева и рукоприкладства.
– О-о! – усмехнулся Феотис, – это высший свет Эльмена! Зажрались настолько, что не могут остановиться. Но ты переживай. Как только я стану королём, они поумерят свои аппетиты.
Конечно, среди гостей было куда больше стройных и здоровых. Но и они отличались надменным видом, пышными нарядами и непристойным поведением. Один из достопочтенных господ очень любил полапать за задницу одного из пажей. Тот стоял, краснел, жался, но не мог ничего сказать, дабы ему потом не было ничего за слова. Другой из высшего света так и норовил пощупать грудь своей жены прямо при людях и обожал пустить пошлую шуточку, чем вызывал смех у мужчин и смущение у дам. Впрочем, те не особо переживали. Смущение было вызвано не их искренней неприязнью подобного, а воспитанием. Они знали, что запретный плод сладок, как их учили в детстве, но так упивались своим статусом, властью и богатством, что напоказ плевали на общественные запреты, привитые воспитанием, а потому вели себя так, как хотели. И вели себя скромно не от скромности, а будто высмеивая скромность и застеничивость, бросая вызов чести и нравственности.
Реммет же, родившийся сиротой среди других сирот, взятый в юном возрасте на обучение инквизитором, спавший в кельях на деревянных нарах, а в поле на сырой земле или голых камнях, поедавший то, что попадёт под руку и порою деливший один котёл с самыми нищими из бедняков, вкусивший крови, проливший не один кувшин пота и с трудом поддерживавший жилистое телосложение искренне презирал весь высший свет. В своё время при обучении его и других будущих инквизиторов избивали за высокомерие, за вызывающее поведение, лупили тонкой и упругой, но в то же самое время твёрдой палкой за скверное слово по спине, отрезали некоторым пальцы за воровство, лишали на сутки пищи и воды за употребление алкоголя. И не дай боги кого заметят за самоудовлетворением или совокуплением! Интим с женщиной карался массовым избиением от рук своих же товарищей по обучению а после изгнанием. Лечь с мужчиной или другим братом было наказуемо прямой дорогой на эшафот без права помилования. От мастурбации же отучивали ударами кузнечного молота по кисти руки. Ломались все пальцы, и после желания спустить не возникало. И, конечно, знавшие об этом ученики строго следили за собой и другими, предпочитая вечерние прогулки под луной под ручку с прекрасной дивой совместным чтением Великой Альды перед сном при свете свечей с другими братьями. Таким было суровое воспитание инквизитора, выработавшего после такого юношества в себе аскетизм и презрение ко всем радостям жизни в крайней степени.
А тут же Реммет видел полную противоположность себе, братьям по инквизиции и простым людям, которым он всегда старался помочь. И от этого было ему тошнотворно.