— Как остроумно. Нет, мы не поцапались. Просто я не люблю, когда меня бьют. И с чего бы нам с ней драться? К твоему сведению, я оставил Дульси на Морском проспекте у витрины нового южноамериканского магазина. Ей страсть как нравится разглядывать всякую кустарную чепуху, которой там торгуют. А вот почему ты так завелся? Вы что, поцапались с Чарли?
— Конечно, нет. Она… — Клайд замолчал и насупился. — Ну… она немного не в духе.
— М-да, а я оказываюсь крайним. Вымещаешь свое дурное настроение на беззащитном коте. Из-за чего вы поссорились?
— Да не из-за чего. Просто почему-то она держится отчужденно с самого утра воскресенья. Кто их поймет, этих женщин?
— Бернина, — сказал Джо и принялся вылизывать лапу.
— Что Бернина?
Джо передернул плечами.
— Ты хочешь сказать, она злится из-за того, что Бернина поселилась у Вильмы? Но я-то здесь при чем?
— Пораскинь мозгами, я не буду тебе все растолковывать. И сдается мне, ты не собираешься встать и налить мне молока. Я умираю от жажды.
— Не хочешь ли ты сказать… Чарли что, ревнует? Бернина Сэйдж?
— Молоко очень полезно для желудка после сырого мяса. Добрая чашка холодного молока остудит мой пыл и послужит хорошим дополнением к гастрономическому портрету этого кролика.
— С какой стати ей ревновать? Бернина Сэйдж — пустышка, эту бабешку волнуют только деньги. Неужели Чарли?.. Бернине плевать на всех, кроме самой себя. Что ж тут ревновать?
— Если бы ты держал миску с молоком в холодильнике так, чтобы я мог добраться до нее сам, мне бы не пришлось обращаться к тебе. Унизительно, когда приходится просить. Для меня не составляет труда открыть холодильник, но у меня нет человеческих пальцев, а без них не справиться с бутылкой.
— К черту подробности!
— И выпей стаканчик молока сам — спать будешь крепче.
— Я и так спал, пока ты тут мыться не начал. И теперь ты хочешь, чтобы я вылез из своей уютной теплой постели и студил себе ноги на холодном линолеуме…
— Тапки. Надень свои тапки. И накинь халат — если только ты не получаешь удовольствия от распугивания соседей, когда шлепаешь по дому голышом мимо незанавешенных окон.
— Не голышом, а в шортах. Я не собираюсь вылезать из постели. Я не собираюсь идти на кухню и будить остальных зверей, чтобы налить тебе молока. У меня просто слов нет, чтобы описать наглость этой просьбы. Тебе, видите ли, требуется промочить горло после кровавого убийства. Ты такой же варвар, как какой-нибудь африканский охотник за скальпами, который пьет молоко с кровью. Ватуси, или как их там.
— Масаи. И они не охотники за скальпами. Масаи — древний и мудрый народ. Они пьют молоко, смешанное с кровью скота, чтобы обрести силу. Это важный ритуал, у которого есть определенная цель и религиозный смысл. Они знают, что молоко питает не только тело, но и душу усталого охотника. А если уж говорить об отвратительной еде… Как насчет всех этих «сахарных шариков» или «медовых подушечек» и прочего попкорна, который ты ешь на завтрак, — весь этот гидрохлорид пиридоксина, пальмитат и другие непонятные вещества? Уж кто питается не пойми чем, так это ты.
Джо принялся мять подушку. Ее упругая мягкость пробуждала в нем то же чувство защищенности и умиротворения, которое он испытывал в младенчестве, когда мял еще слабыми лапками мамин теплый живот.
— Там в холодильнике — здоровенная бутылка настоящего свежего молока.
Клайд вздохнул, поднялся и начал искать тапочки. Несколько секунд Джо наблюдал за ним, а затем, обгоняя хозяина, галопом помчался на кухню.
И пока Джо пил молоко из своей любимой миски, которую Клайд поставил на кухонный стол, а внизу остальные звери, чмокая и чавкая, лопали свою еду, так неожиданно поданную им среди ночи, Клайд сидел за столом и пил оставшийся еще с завтрака кофе.
— Надеюсь, кролик не мучился. Мне не хочется думать, что вы с Дульси причиняете им боль… — Клайд покачал головой. — Вы же разумные существа, вы должны сдерживать свои инстинкты. Что толку в самосознании, культуре речи и, возможно даже, в развитом мышлении, если вы продолжаете вести себя по-варварски?
— Кролик умер быстро. Дульси свернула ему шею. Ты доволен? Это был здоровущий кроль, наверное, дед всех этих ушастых. Он тоже ей живот поцарапал. Да будет тебе известно, что кролик может быть злым как доберман, когда ты…
— А ты бы не стал злиться, если бы кто-то вознамерился освежевать тебя, чтобы съесть на ужин?
— Мы кошки. Мы охотники. Бог выпустил на землю кроликов, чтобы кошки на них охотились, чем мы и занимаемся. Ну что, будем продолжать гастрономическую тему?
Допив молоко, Джо спрыгнул на холодный линолеум, Клайд погасил свет, и они направились обратно в спальню. Однако, когда Джо уже устроился в удобном гнездышке, старательно утоптанном на его половине одеяла, он вдруг забеспокоился о Дульси.
Когда он уходил от нее меньше часа назад, ему показалось, что на фоне крыши промелькнула какая-то тень. Возможно, это енот или опоссум влезли наверх в поисках птичьих гнезд. Но да же если это и был Азраил, Дульси сумеет справиться; она в состоянии дать ему отпор, если он начнет вести себя чересчур нагло.
По крайней мере, Джо на это надеялся.
Лунный свет превратил пешеходную дорожку и стены домов в лабиринт причудливо сплетенных теней, но улица казалась пустынной и безмолвной; все вокруг замерло, лишь высоко над головой Дульси попискивали юркие летучие мыши.
Она стояла, упершись передними лапами в витрину магазина и не могла оторвать глаз от выставленных за стеклом товаров, подсвеченных разноцветными огоньками, — текстиля ручной работы, глиняных статуэток, деревянных резных масок и фигурок. Яркие вещи влекли ее. Прижавшись носом к стеклу, она вдыхала диковинные запахи, сочившиеся изнутри, ароматы, которые не мог унюхать ни один человек: слабый, едва уловимый кисловатый запах чужеземных красок, ароматы кожи и редких пород дерева, тяжелый неприятный дух овечьего жира, исходящий от сотканных вручную шерстяных ковров и одеял. Рассматривая выразительные перуанские и колумбийские узоры, она подумала, что изображенные на них лошади, олени и кошки скорее напоминают мифологических, нежели реальных животных.
Они очень похожи на меня, подумала она.
Эта мысль удивила и напугала Дульси, она даже вздрогнула от неожиданности.
Возможно, эта идея и прежде неосознанно жила в ее голове, появившись в результате чтения мифов: мысль, что она сама — странная, необычная и вообще не от мира сего.
«Ерунда. Я живая, из плоти и крови, а не какой-то сверхъестественный мифический зверь. Я просто не такая. Немножко иная».
И она решительно продолжила любоваться яркими и диковинными предметами.
До того, идя по улице, она останавливалась возле каждого магазинчика, чтобы приподняться на задние лапки и полюбоваться выставленными в витринах вручную расписанными шелковыми блузками, кашемировыми свитерами, серебряными украшениями ручной работы. Страсть к таким вещам заставляла ее мурлыкать от вожделения.
Вновь опустившись на все четыре лапы, она шмыгнула в садик, ведущий вдоль боковой стены магазина, пробежала его до конца и остановилась, глядя на окошко над задней дверью.
Она не собиралась воровать — как когда-то в прошлом — похищая у соседей всякие шелковые штучки. Ей просто хотелось подобраться поближе к этим прекрасным вещам — прикоснуться к ним, насладиться их запахом.
Вскарабкавшись по бугенвиллее, чьи вьющиеся одревесневшие стебли с пурпурными цветами оплетали стену магазина, она добралась до задней двери. Цепляя когтями и раскачивая верхнюю часть окошка, она в конце концов исхитрилась открыть его: фрамуга подалась внутрь, но не намного — дальше не пускала цепочка.
Миновав стеклянный скат фрамуги, она спрыгнула на сложенные штабелем ящики, а с них — на пол.