19
Проснулся Николай Николаевич от холода.
Было еще темно, но в коридоре горел свет.
Из-под двери дул ветер с сильным запахом лестничной площадки: мусоропровод, остывший табачный дым, ржавые трубы.
Степана Васильевича на постели не было. Сундука тоже не было и в помине. „Не иначе обчистили,“ – буднично подумал Николай Николаевич, поднялся, натянул джинсы, клетчатую рубаху, сунул ноги в шлепанцы и вышел в прихожую.
– Стёпа! – позвал он. – Стёпушка, Стёпа!
Кот был тут как тут: сидел возле закрытой кухонной двери лохматый, вроде чем-то сконфуженный. Свет на кухне тоже горел.
– Я, Стёпушка, тебе тут зеркальце разбил, – признался Николай Николаевич. – Ладно?
– А то я не знаю, – глядя в сторону, сказал рыжий кот. – Ладно, спишем, нам не впервой. Тут вон гости к тебе. Ждут, когда встанешь.
– Какие гости?
– Что за глупости спрашиваешь… – рассердился кот. – „Какие гости, какие гости…“ – передразнил он. – Добрый хозяин таких вопросов не задает. Гости – и всё.
– Так ведь ночь на дворе!
– Дверь не надо оставлять нараспашку, – наставительно сказал Степан Васильевич. – Тогда и ходить по ночам не будут.
Николай Николаевич подошел к кухонной двери, приоткрыл, нерешительно заглянул.
На диванчике-уголке, задумчиво глядя в темное окно и опустив на колени руки, в расстегнутом пальто сидела его дивная фея.
Вид у нее был немного ошеломленный: так бывает, когда после толкотни и давки на остановке тебя вдруг впихивают в полупустой вагон.
Николай Николаевич обомлел.
Он ждал этого, но этого быть не могло.
– Как?! – Николай Николаевич оглянулся на кота, который, облизываясь, всё еще сидел в коридоре. – Кто это? Что это?
– Не узнаёшь? Молодка твоя Асланова Дина. Погладить меня изволила.
– А сундук?
– Что сундук?
– Где сундук, я спрашиваю?
– Чей сундук?
– Твой!
– То-то и оно, что мой, – буркнул кот. – Как пришел, так и ушел: ножками.
– А она?
– Что она?
– Кончай, Степан Васильевич! – взмолился Николай Николаевич. – Твои ведь штучки!
– Вот еще, – усмехнулся кот.
И по виду его было непонятно, врет он или просто обманывает.
– Убери сию минуту! – зашипел на него Николай Николаевич.
– Возьми да и выгони, коли не нравится, – резонно ответил кот. – Я при чем, если?скус такой? Явление. Мне явления не положены. У меня такого права нет – живых людей вызывать. Может, искус, а может, предлог или, скажем, совпадение сути…
20
Рыжий кот изъяснялся непонятно, значительно и готов был говорить еще долго, но тут пол под ногами Николая Николаевича хрустнул.
Фея резко обернулась, вскочила. В лице ее не было ясности, утомленное ночное лицо.
– Простите, – торопливо заговорила она, – может быть, я назойлива… Но мне не к кому было идти. Понимаете? Не к кому! Разумеется, вас я совсем не знаю. Но это еще лучше показывает, в каком отчаянном положении я очутилась… Дело в том, что… Да не стойте же вы в дверях, наконец! – вспыхнула она. – Глупо, и соседи могут увидеть, а мне это ни к чему.
– У меня нет соседей, – тупо сказал Николай Николаевич, придерживая дверь рукой.
– Я знаю! – резко сказала она. – Это так, машинально. Привычка с ходу мотивировать. Я знаю, что вы живете один. Собственно, это и есть одна из причин, почему… Но давайте по порядку. Может быть, вы все-таки войдете?
– Ничего, я здесь постою, – сказал Николай Николаевич.
– Ради бога, – ледяным голосом проговорила она. – Я и сама могу подойти.
Но не сделала ни шагу, осталась стоять спиной к окну.
– Может быть, вы спросите, как я сюда попала?
– Нет, – печально сказал Николай Николаевич, – этого я ни за что не спрошу.
– А напрасно. Ничего странного здесь нет. Просто шла по улице и думала о вас.
– Среди ночи?
– Да, среди ночи, почему бы нет? Разве я не могу думать о вас в любое время суток?
– Хорошо, не будем больше об этом.
– Правильно, не будем. Вошла в ваш подъезд, поднялась на ваш этаж. Дверь вашей квартиры была плохо захлопнута… Вот и всё. Вы же очень рассеянный, Николай Николаевич. Вы не замечали, как я полгода ходила за вами по пятам.
– Вы? За мной? По пятам? Полгода? – Николай Николаевич прижал руку к сердцу.
– Да, целых полгода. Сначала мне было смешно, вы так странно размахиваете руками на ходу, горбитесь, разговариваете сами с собой, читаете вслух стихи. Разумеется, я ходила не одна. С девочками из класса. Построимся гуськом – и шагаем за вами следом. Все оборачиваются, смеются, а вы так ни разу и не заметили. Девчонки хохотали как сумасшедшие, бросали в вас ледышками, кривлялись. Это еще зимой началось. А потом мне надоели эти шутки. Если это можно назвать шутками. Детские глупости. Две недели назад мы стояли у ворот, я и наши девочки. Знаете, где я живу? Точнее, жила. Нет, конечно. Впрочем, это неважно. Короче, они опять начали глупить. Оборжали вас, так это у нас называется. Вы прошли мимо и даже не взглянули. Тогда я сказала девчонкам: „Вы дуры, а он человек. Он живет своей жизнью, а у вас своей жизни нет“. Разругались все со мной и ушли, а я вас догнала. Вас легко догнать, вы медленно идете. Дошла за вами до самого дома, по лестнице поднялась, всё хотела заговорить, но вы так странно под ноги себе смотрели… Очень угрюмо. И я подумала: не сейчас. А потом этот дурацкий инцидент с Уайльдом. Если вы придали этому значение, то ошибаетесь… Прошли тургеневские времена. Многие даже бравируют этим. И я – предупреждаю вас – совсем не исключение. Но с этим парнем мне было всё равно. Что да, что нет. Он – функция, не больше. Производное от моей самостоятельности.
– Напрасно вы так о друзьях, – горько сказал Николай Николаевич.
– Он мне не друг! У меня нет друзей. Да и что такое друзья?
– Это тоже напрасно.
Фея опустила голову.
– Вы знаете, перед вами я просто теряюсь. Вы настолько другой… У вас обо всем есть собственное мнение. А он на все вопросы: „Чешуя!“ – и только. Мне, если хотите знать, даже в познавательном смысле с ним совершенно неинтересно.
– Он вас обидел?
– Пусть бы только попробовал.
– Ну, дело ваше, – тихо сказал Николай Николаевич. – Зачем же вы все-таки пришли?
– Я насовсем пришла, – ответила она.
– Как?! – Николай Николаевич сделал шаг вперед, сильный ветер его подтолкнул, и, задребезжав, кухонная дверь захлопнулась за его спиной, как стеклянная обложка книги.
В коридоре вскрикнул Степан Васильевич: должно быть, дверью ему прищемило хвост.
А ты не подслушивай.
21
– Что вы сказали?! – вытянув шею, спросил Николай Николаевич.
– Я насовсем ушла, – с полуулыбкой, будто бы торжествуя, сказала фея и, сев на красный обитый кожимитом диванчик, отвернулась.
– Но как же… – Николай Николаевич потерянно оглянулся на дверь.
– Я ушла из дому, – твердо сказала она. – Я ушла из дому и пришла к вам. Что здесь непонятного? Мне некуда было идти, у меня нет друзей, я со всеми поссорилась, я никого не знаю. И гнать меня не вздумайте. Всё равно я не уйду. И ничего уже нельзя изменить. Да вы и не прог?ните меня, я знаю. Не кошка же я, в конце концов.
– Но подождите… – пробормотал Николай Николаевич и сделал еще шаг вперед.
Сердце его, мелко топоча, убежало в дальний угол, а вместо него забилось другое – крупное, с таким редким биением, что было трудно дышать.
– Не надо ничего спрашивать, – молвила фея, глядя в ночное окно. – Я всё сама скажу. Я верю вам, я вам доверяю себя. Насовсем или нет – зависит только от вас. Это инстинкт, но я совершенно уверена: вы не можете сделать мне ничего плохого. Вы – человек. Так что же тут странного, если один человек доверяет себя другому?