А вот Ната болеет за них на ралли, и светлый осколок находится там, тоже, и потом Илья приходит на их не очень тайную тусовку на мосту, и играет Натины любимые песни на чужой гитаре, чтобы потом найти в кармане один кусочек загадки. А вот и последний: мокрые и замерзшие Пони и Илья выбираются из весеннего темного пруда, и Ната хлопочет вокруг них, словно вокруг главной ценности в жизни, и от этого рождается последняя деталь.
— Ты заботилась обо мне. Всегда заботилась, и даже если я не всегда был хорошим другом, я всегда был другом, — уверенно сказал Илья, шагая к ней, и она шагнула навстречу тоже. — Помнишь, и в школе тоже? И потом. — Еще один двойной шаг словно съел расстояние, и уже совсем хорошо было видно, какое мертво-гладкое у Чумы лицо. Ни родинки, ни веснушки, ни прыщика, белая гладкая кожа, и глаза, которые казались пустыми: все выражение и живой блеск были не здесь, а на небесах, полных очей. — Мы с тобой навсегда друзья, потому что.
Навсегда, — повторила она. — Друзья.
И что-то случилось. Она качнулась вперед, и Илья ей навстречу, обхватывая ее руками, неловко прижимая к себе, и шкатулка между ними, освобожденная, выпущенная, захлопнулась с коротким щелчком. И внезапно Чума стала Натой, и Ната начала рыдать, автоматически закрывая глаза, и небеса захлопнули глаза, тоже, в тот же момент. Звезда, двигающаяся по пустому небу, стала еще страшнее, и Илья отвернулся от нее, и там, с другой стороны, оказался совсем нормальный мир: голубое небо, и весенняя трава и грязь тут и там, и измазанный этой грязью Орм, прямо на земле, весь в крови настолько, что нельзя было понять, где кончается его плащ и начинается кровь, зажимающий руками дырку в боку. Илья торопливо помотал головой вокруг: Пони нашелся с другой стороны, лежащий, бесчувственный, но очевидно, что живой, потому что грудь его едва заметно поднималась и опускалась. Илья освобожденно выдохнул, украдкой проверил, все ли пальцы на месте, потому что он совершенно точно видел, как они рассыпались в пепел, и погладил Нату по растрепанной макушке. Вместо серых следов местами оставались красные, потому что руки были изодраны и исцарапаны до невозможности.
— Ну вот, а ты боялась. Одна, одна. Тут я, — сказал он почти что гордо.
— Илька, — пискнула Ната, обхватывая его так, что остатки дыхания вылетели, и резко и сильно заболело что-то слева. Кажется, это было сердце. Или, может, легкие сперло от внезапного ощущения того, что настоящая, самая страшная опасность миновала. Ноги у него подкосились, и он плюхнулся на колени вместе с Натой, продолжая ее держать и пачкать ей волосы своей кровью.
— Вдвоем и сдохните, — процедил прерывающийся голос над ними. Илья резко повернул голову на звук и практически уперся носом в наставленный на него пистолет. Самый настоящий боевой ствол, а вовсе не урезанный по возможностям травмат. За пистолетом была рука, красная от крови, и дальше — один из злополучных похитителей, с безобразным отеком и кровавым синяком на пол-лица. Он криво ухмыльнулся, второй рукой трогая свою щеку, и взвел курок. Звук был тошнотворный. — В рожу мне выстрелил, падла! Так я тебе тоже, — почти прошипел он, кривя от боли ту часть лица, на которую отек еще не добрался. — Пока-пока.
Илья лихорадочно пытался сообразить, что ему делать, и последние секунды утекали куда-то мимо него. Пони без сознания, Орм тоже, и некому зайти с тыла и помочь в самый критический момент. И тут он почувствовал, словно Аилис взял его за руку, прижался к плечу. Присутствие было очень очевидным, таким ярким, что было странно не видеть его краем глаза. Их как будто сомкнутые руки коснулись земли кончиками пальцев, и брат сказал его губами:
— Зову тенекошек.
— Чегооо, — начал было похититель, но что-то пушистое, серое, злобное возникло словно из ниоткуда и вцепилось ему в уже пострадавшее лицо. Отмахиваясь вслепую, он выстрелил, и снова, и снова, но все пули улетели в молоко, потому что на его руках гроздьями висели пушистые гибкие тела. И тогда пришел мяв, сменяющий тишину, и Илья, подхватываясь, дернул Нату в сторону, чтобы ее ничем не задело. Царил какой-то кромешный ад: похититель выл на одной ноте, пытаясь стряхнуть с себя котов, которых было не меньше двух десятков, но все сброшенные тут же напрыгивали обратно, раздирая, кусая, выкогчивая.
Ната в руках Ильи была инертной, полубесчувственной, словно в шоковом состоянии от всего произошедшего, и Илья на всякий случай повернул ее так, чтобы быть практически целиком между ней и потенциальной опасностью.
— Мы были недовольны, когда вы ушли не попрощавшись, — сказала одна из тенекошек негромко, предусмотрительно заходя с тобой стороны, где Ната ее видеть не могла. — Но Никогда нам все объяснила.
— Мадам кошка, которая съела кошку, — узнал ее по неземным размерам Илья, пользуясь тем, что Ната все еще пребывала в прострации. — Простите меня. И спасибо за помощь.
— Мы, тенекошки, храним этот мир, — довольно пафосно сказала она, лизнула лапу и потрусила к месту продолжающейся схватки. Илья не сомневался в их победе, потому что котики побеждают все, но внезапно все хвостатые бойцы насторожились, прислушиваясь и дергая ушами, а потом порскнули во все стороны, оставляя свою окровавленную, изодранную жертву валяться на земле и стонать буквально за пару секунд до того, как ворота забора с удара распахнулсь внутрь, заставляя одну из створок натурально вылететь, и во двор хлынули бодрые спецназовцы, которых Илье от неожиданности почудилось никак не меньше тридцати трех, по числу богатырей в сказке, и при них определенно был дядька Черномор: рядом с целеустремленно вошедшей во двор после разрешающего сигнала Св вышагивал никто иной, как отец Пантелеймон собственной персоной. Одной рукой он беспрестанно крестился, а второй застенчиво прятал в складках рясы карабин “смерть председателя”. Это было так очаровательно, что хоть плачь от умиления.
— Я кому говорила без подвигов?! — заорала на своего непутевого брата Св, моментально локализовав его местонахождение. В ее тоне было столько панического страха за него, что Илья бы ее расцеловал, если бы не держал накрепко Нату, которую бил нервный озноб и истерический смех.
— Я тебя люблю, — невпопад ответил сестре Илья. — Прям люблю-люблю, не могу как!
— Ты что курил? — тут же подлетела к нему Св, хватая за ухо и оттягивая второй рукой веко. — Что ты курил, дебил?!
— Ни-че-го! Просто я тебя люблю, — продолжал хихикать Илья.
Ад превратился в чистилище. Повсюду сновали деловитые спецназовцы, медики перекладывали на носилки сопротивляющегося, драматично истекающего кровью Орма, молоденькая и симпатичная медсестричка с густо подведенными глазами помогла Пони сесть и изучала его раны в поисках серьезных повреждений. Вид у Дэша был самый что ни на есть героический, и, судя по сверканью белозубой улыбки, он уже оправился достаточно, чтобы к ней приставать со своими обычными подкатами. На мгновение она показалась Илье похожей на наяду Никогда, но наваждение быстро рассеялось, потому что пялиться на нее оказалось некогда.
— Дебил, — снова пожаловалась небесам Св и ухватила его вместе с Натой обеими руками в сдавливающие объятья. — Какой же ты дебил. Но такой везучий!
С этим Илья не мог не согласится. Главным доказательством этих парных фактов было не только что, что он был жив сейчас, но и то, что это именно он-таки родился, а не его брат-близнец, а еще — деревянная шкатулка с металлической инкрустацией на крышке, валяющаяся посреди двора.
Только бы никто не попробовал ее открыть, подумал было Илья, и тут же по двору с мявом пробежал целый прайд разномастных котов. Пробежал — и шкатулка исчезла, словно и не было.
— А знаете, — сказал Илья немного придушенно, вытягивая ноющий подбородок из-под властной сестриной руки. — Мир спасет не красота. Мир спасут коты.