Но гасли зеленые огни, сокрытые веками, рыжее тело сворачивалось клубком, напоминая то ли баскетбольный мяч, то ли гигантскую ягоду. За эту солидную округлость кота называли в округе Арбузом, хотя ни единой полоски или тени муара не тревожило упитанные бока.
Арбуз любил лежать, разглядывая какой-нибудь один конкретный кусочек пространства. Растягиваясь на спине, смотрел в небо сквозь ажур листвы, прошитой черными грубыми нитками веток. Лежа на животе, наблюдал за воробьями, пересчитывал стаю, с которой был знаком так же, как собаки со своими блохами — и надоели, и зудят, а выкинуть жалко. Иногда смотрел на улицы — движение здесь было редким: знакомые машины, неслучайные прохожие. Когда Арбуз изворачивался вбок, взгляд его либо упирался в сморщенную щеку вселенского ствола, либо скользил вдоль плоскости крыши, теряясь в волнах испарявшегося тепла.
Вечное лето благоволило коту, баюкая его в жарких полных руках, осыпая щедрыми звездопадами, выгоняя на кормежку осторожное ночное мясо…
…Бесшумные лапы, уши параллельно земле, и загораются в ночи зеленые высоковольтные искры, и Смерть крыс смотрит сквозь его глаза на обреченного грызуна. Прыжок — тяжелое тело обрушивается на жертву, клыки сжимают острые жалкие позвонки, окостеневшее от ужаса тельце обмякает…
Зимы Арбуз не замечал.
Проходили годы — он казался вечным, мелькал лисьим хвостом в разных уголках района, обтирался об ноги сердобольных старушек, таких же вечных, как и он сам, подкармливающих его вечной же колбасой в розово-желтой пленке. Одни и те же машины проезжали мимо. Проходили прохожие, подобные самим себе.
Иногда сонную кошачью негу беспокоили события. Однажды, солнечным июньским днем, он лежал на крыше согласно собственному расписанию: до обеда на брюхе, после — на спине, вечером — свернувшись клубком. Глаза его закрывались. Парило, и кружевная тень казалась уставшей, хотя до вечера было еще далеко. Послышался шум мотора. Ребенок, который выбежал на дорогу за ускакавшим мячом, шума не услышал. Взвизгнули тормоза…
Арбуз открыл глаза, наморщил нос и выпустил когти. И перевернулся на спину — солнце миновало зенит.
Громыхнуло. Сразу стало темно. Налетел ветер, растрепал ленивые прежде пряди ясеня, щедро смочил холодными струями конвоируемой тучи. Белопенная плесень покрыла тротуары и проезжую часть, забурлила водоворотами, поднялась выше колес автомобилей, застопорив движение. Воздушный забияка поотрывал деревьям ветви, побросал их на машины, которые скромно ждали своих хозяев вдоль обочин дорог, и скрылся в неизвестном направлении. Кот давно спрятался на чердаке, изгнав оттуда парочку утробно ворковавших голубей, смотрел круглыми совиными зенками на струи дождя, прошивающие пространство, морщил нос от запахов свежести, мокрой листвы, озона.
По ночам, насытясь, Арбуз возвращался на свою личную крышу и усаживался на краю. Окна многих домов были темны. Широко раскрыв светящиеся глаза, кот смотрел вниз, на город и видел свет — другой свет. Его источали души живущих — неверный или яркий, ровный или мерцающий, или тускнеющий, готовый угаснуть навсегда. Когда человеки рождались, рождение сопровождал выброс высокого синего пламени, опадающего на девятый день, и с тех пор и до отрочества горящий ровно и сильно. Когда смерть посещала их, ловя и разрывая умелыми руками нити, связывающие душу с телом, тусклый огонек мигал и гас, чтобы на сороковой день вспыхнуть новой звездой и скрыться в глубинах космоса. В некоторые ночи первых огней было больше — как звездопад, вспыхивали они в отдаленных друг от друга домах, освещали старый город сиянием новых жизней, озвучивали бархатную темноту младенческим плачем. В другие на город падала тьма — жалкие светильники человеческих душ гасли один за другим, словно от злобного сквозняка. Тогда Арбуз поднимал морду к небу и подолгу смотрел на звезды. Они мошками кружили вокруг — галактическая моль, навязчивая, раздражающая и недоступная. Не раз тянул он лапу, пытаясь достать особенно ярких мотыльков, но когти полосовали воздух, а насекомые продолжали свой полет в неизбежность, укутывая в тенеты своих крыльев спящую Землю и холодно взблескивая фасетчатыми глазами.