— Чего владелицей?
— Так квартирки твоей, понятно.
— Да мы же знакомы. Договор-то подписывали…
Котенок фыркнул:
— Вот дурень! Я ж тебе говорю — с настоящей владелицей!
— А как же…
— Ну, померла она, понятно. Но она-то с тобой никаких договоров не подписывала, а? Тебе понравится, если в твою квартиру вопрется какой-то хмырь и начнет там переклеивать обои? Вот и вспылила старушка-то… дело молодое…
— Чушь какая, — неуверенно сказал Артем. — Ну еще что кот говорящий — ладно… То есть, конечно, не ладно, но… А старушка — и дело молодое? Это как?
— Так. Ну, вот что. Договоров никаких не надо. Видали мы эти договора. Ты поговори с ней, чай, тоже человек. Ну призрачный маленько, так что теперь? Тока с Аделаидой говори. Если Ада Карповна будет встревать — не отвечай; и упаси тебя бог, не спорь. А то еще хуже выйдет.
— Ада Карповна — это которая меня душила? — уточнил Артем, вдруг припомнив дрожащую старческую руку со свечой.
— Она, она, сердешная…
— Э… тогда куда уж хуже…
— Ты уж поверь мне, опытному, ладно? — раздраженно сказал котенок, выгибая спину и выпуская когти.
— Ладно, ладно. Опытному, да… А тогда Аделаида — это кто?
— Она и есть — Аделаида. Обе оне — Аделаида. Ладно, на месте разберешься. Иди за мной. За лапами… тьфу, ногами следи. След в след, никуда не сворачивай, а то заблудишься. Да и свечу зажги. Призраки, оне нервные очень. Живой огонь переносят, а электричество это ваше современное — ни в коем разе.
Темнота обступила Артема в один миг, только он выключил свет. Густая и плотная, сквозь которую было не разглядеть даже очертаний ближайших предметов. Через некоторое время уже казалось, что вокруг нет ни стен, ни мебели, что и квартира, и дом, и вообще весь город истаяли, растворились в бесконечной черной пустоте. Осталось только дрожащее пятнышко света от свечи в руке Артема.
— Хвост мне не спали, — проворчал котенок, когда Артем опустил свечу вниз — посмотреть, есть под ногами пол, или он тоже исчез…
А потом впереди вспыхнул еще один дрожащий огонек. Через несколько шагов он приблизился, и появился силуэт девушки, согнувшейся над столом. Свеча в гнутом бронзовом подсвечнике освещала тонкий профиль, распущенные длинные волосы, пальцы, застывшие с ручкой над исчирканным листом бумаги.
— Ну почему на «любовь» всегда рифмы такие дурацкие? — задумчиво пробормотала девушка. — «Кровь» обычно. Брр. Или вот, «морковь», скажем. Глупо как.
— Вот и дура, — сказал хриплый брюзгливый голос.
Девушка вздрогнула и огляделась.
Из темноты вылепилась сгорбленная старуха в длинном халате и бесформенной кофте с отвислыми карманами. Шаркая растоптанными шлепанцами, подошла к столу, заглянула в бумаги, повторила злорадно:
— Дура.
— Ну почему? Почему? — взволнованно спросила девушка. Отложила ручку, посмотрела на старуху вопросительно и умоляюще.
— Всю жизнь какие-то стишки дурацкие кропаешь. А толку? Их хоть прочел кто?
— Я не для того. Я…
— Ну, для чего? А? Ой, дура… Всю жизнь мою загубила…
Старуха махнула рукой, полезла в карман, выудила огромный клетчатый платок, трубно высморкалась. Пробурчала:
— А ведь предлагали. Управдом на старой квартире… Потом Игорь Данилыч, машина, дача, загранкомандировки… Ой, дура…
Девушка вздрогнула, закрыла лицо руками, отвернулась.
— Ты ведь знаешь. Я с тех пор, как Петенька погиб, никогда больше…
— Ой, дура… — Старуха затолкала платок в карман. — Да кто ж тебе про любовь говорит, бестолочь! Тьфу. Старую родительскую квартиру потеряла? А не выпендривалась бы перед управдомом… Теперь сиди в этом клоповнике. А здесь тоже… ходют, ходют всякие… На жилплощадь зарятся…
Старуха огляделась и вдруг запнулась взглядом об Артема. Он оцепенел под острым взглядом злых желтых глаз. Котенок зашипел, встал перед Артемом, выгнул колесом спину, задрал воинственно хвостик. Старуха хмыкнула, отвела взгляд в сторону, пробормотала горько:
— Вот так и подохнешь здесь, старая и никому не нужная…
— Я? Старая? — испуганно переспросила девушка. — Никогда. Я никогда не буду старая…
— Конешно. Ага. Мечтай. Поэтесса ты наша непризнанная… — злорадно пробурчала старуха. Вздернула плечи, сгорбилась еще сильнее и, шаркая, ушла в темноту. Заскрипел паркет, отмечая ее затихающие шаги.
Девушка заплакала, комкая исписанные листы.