— Не котенок, а вурдалак, — строго сказал мужичок. — Тьфу, то бишь, волколак. Да, не… этот… кошолак я, стало быть. Во. Тьфу, если столько мяукать, так и разговаривать по-человечески разучишься.
Барсик Иваныч лизнул ладонь, попробовал было умыться по-кошачьи, спохватился, покосился на Артема и быстро спрятал руку за спину.
— Какой кошелек?
— Вот, молодежь, а! Ну, оборотень я. Который, значится, в кошку оборачивается. Сначала-то, понятно, как все люди, в волка умел… А потом… э!
Иваныч расстроенно махнул рукой.
— И что потом? — неуверенно спросил Артем.
— Так потом оно это… Вишь, мил человек, животинка-то сообразно массе получается… А масса-то у нас, эфирных созданий, сообразно вере, стало быть…
— Э… эфирных? — с сомнением переспросил Артем.
Иваныч фыркнул, поднес ладонь к лицу, скрючил пальцы в хищную звериную пятерню, покачал расстроенно головой.
— Ведь оно раньше-то как… раньше обернешься так с удовольствием в волка — зубы — о! — Барсик Иваныч развел руки во всю ширь, как рыбаки, хвастающиеся пойманной щукой. — …лапы — о! — да по деревне гоголем… Псы цепные скулят, в будки лезут; бабы визжат, мужики с дубьем… с уважением и верой, стало быть… Красота! А чем дальше, тем хуже. Страху все меньше, и веры, стало быть… Мне как один пацаненок сказал: «Ты, мол, чего, дядь Борь, брешешь… нету никаких оборотней… технический прогресс мол, у нас на дворе… Электрификация всей страны, мол…» — так я потом тока с третьего раза обернулся… да и волк худой получился, облезлый какой-то… А после того волка и я росточком усох, да в плечах поужее вышел… Дальше — хуже… К Аделаиде уже котенком шклявым пришел; ну, у ней откормился немного, сметанкой да разговорами… душевная она была, Аделаида-то… А теперь я вон опять не пойми что…
Мужичок расстроенно махнул рукой. Артем промолчал, ошарашенно разглядывая Барсика Ивановича. Что он там про электрификацию-то говорил? То есть он еще во время революции уже…
— Да ладно, что я все о себе… — вздохнул Иваныч. — Я об Аделаиде хотел. Ты вот, молодо-зелено, знаешь, отчего призраками делаются?
— Ну… хм… — Артем кашлянул, прочищая охрипшее горло. — Наверное, когда в земной жизни чего-то не закончено…
— Вот молодежь, а! Небось, в книжке какой прочел?
— Ну…
— Тогда слушай. Объясню. Аделаида, когда жених погиб, все в это поверить не могла. Представляла его все время. Как будто он здесь по квартире ходит, с ней разговаривает. Аделаида тогда и видеть больше никого не хотела. Запрется наглухо и все со своим Петечкой придуманным разговаривает. И так месяц, два, три. Ну, я понял, что дело худо. Поговорил с ней со всей строгостью. Припугнул даже чуток. «Не смей, — говорю, — Ада! Ты понимаешь, что творишь? Ты себе призрака сотворяешь! Не его — не Петечку твоего настоящего — а морок. Ненастоящее, страшное своими руками лепишь. Воспоминания надо хранить, а не лепить из них призраков. Ты вот возьми ваши старые фотографии — и повспоминай иногда себе вдоволь — и Петечку своего, и себя, настоящих, там, в той жизни, много лет назад. Поплачь, если плачется. Только не тащи его из прошлой жизни сюда, не заставляй бледным да снулым по твоей квартире бродить. Ведь разве ж он такой раньше был, а? Зачем же ты сама его, любимого своего, живого, так жестоко и долго убиваешь?»
Иваныч вздохнул и замолчал, задумавшись.
— И что? — спросил Артем.
— Что-что. Поняла она. Не дура. Только вот я, дурень старый, не углядел, как она потом от тоски сама из себя двух призраков сотворила. Понял теперь?
— Не очень.
— Вот молодежь! — огорчился Барсик Иваныч. Задумался. Потом зевнул. — Слушай, молодежь, а чаю у тебя есть? А то все молоко да сметана, уже из горла лезет. Чаю бы с лимоном и баранками, а?
Жмурясь и отдуваясь, Барсик Иваныч с хлюпаньем потягивал горячий чай из водочной стопки.
— Лимона в следующий раз купи, — строго велел он, переведя дыхание, — и меду. Вот, молодежь…
— И баранок, — пообещал Артем.
— Ага-ага…
На улице светлело. Ветер, впервые за несколько дней, утих. Костлявые ветки за окном шевелились лениво, умиротворенно, будто удобнее поворачивались под утренним солнышком, чтобы погреть застывшие бока. Призраки угомонились, наговорившись за ночь, в квартире стояла тишина. Только сопел от удовольствия котенок-оборотень, допивая чай из стопки…
— Вот рассказать кому, — задумчиво сказал Артем, протирая глаза, слезящиеся от бессонной ночи, — бред ведь полный…