Итак, продолжаю описание владений: перед домом широкая лужайка и цветник.
Вдоль забора тянется малинник – малина там растет как-то больше сама по себе, и в прошлогодней траве время от времени шмыгают мыши – так что я обожаю прятаться в малиннике. Хозяйка почему-то думает, что я обожаю малину, посему всякий раз угощает меня ягодами. Я делаю вид, что их ем. Катаю лапами очень осторожно.
Люди – они ведь глупые, коту ничего не стоит их обмануть.
У меня есть одна слабость – когда я слышу, как разворачивают плитку шоколада, то непременно запрыгиваю на стол – жду, когда из блестящий фольги для меня скатают новый шарик. Новый шарик – вот счастье играть им, катать, подпрыгивая, кидать лапами или приносить в зубах и класть на кровать. Хозяин непременно скидывает его на пол – подальше, и я пускаюсь за ним в погоню. Только новый шарик так забавно хрустит, сминаясь, будто мышиные косточки под зубами. А старый заигранный шарик – как кусок обветренной колбасы – я просто понюхаю и пройду мимо.
– Сережа! Я вымела из-под кровати двенадцать шариков… Сережа, – Галя осуждающе вздохнула и погладила хозяина по голове. – Ну разве можно есть столько шоколада?
Но я знаю, что хозяин ест шоколад исключительно из-за меня – чтобы достать из упаковки шуршащую фольгу и скатать мне шарик. Ну а потом ему приходится съедать шоколад.
Я вообще люблю придумывать новые развлечения. Особенно когда к хозяину с хозяйкой приходят гости. Однажды в гости пришел немолодой, сутулый человек, немного похожий на крючок для одежды. Он достал колоду карт и стал ловко так перекладывать из одной руки в другую, карты то появлялись, то исчезали. Эти действия назывались фокусами.
Я решил, что это будет здорово, если я тоже научусь показывать фокусы. На другой день, когда Антон оставил кусочек жареного куриного филе на тарелке, а хозяйка прикрыла этот кусочек салфеткой, я запрыгнул на стул, ловко так когтями вытащил филе, не сдвинув салфетку даже чуточку, унес филе – и, разумеется, съел. Все равно упавшее на пол филе Антон есть не будет: это я знал точно. Не пропадать же такой вкуснятине!
Когда, наигравшись в саду, Антон вернулся и решил подкрепиться, поднял салфетку и увидел, что тарелка пуста, он чрезвычайно удивился. Хозяйка удивилась не меньше. Они поначалу даже не поняли, что это мой фокус, стали искать под столом, потом заглядывали почему-то в холодильник – как будто я мог открыть дверцу холодильника! А потом вдвоем уставились на меня:
– Как он это сделал?! – воскликнули оба хором.
Я сидел и смотрел на них, ожидая похвал. Фокус явно удался. Но почему-то они не смеялись, как накануне, когда карты появлялись и исчезали в длинных пальцах человека-вешалки.
Тогда я придумал еще один безотказный фокус: если Галя появлялась не в шортах и носочках, как обычно ходила по дому летом, и не в брючках – как осенью и зимой, а в новеньких посверкивающих искрами колготках, я тут же прятался под стул в прихожей и сидел там, затаясь. Вот она идет мимо – и – р-раз!.. когти выпущены, и прекрасные тонкие сверкающие дорожки стекают по ее ногам. Кожу я никогда не рвал и даже не царапал – только колготки. В ответ тут же неслись вопли и визг, и нередко следовала символическая погоня со шваброй. В общем – веселье. Вскоре я проделывал такое не только с Галей, но и с ее подругами. Те почему-то всегда являлись в наш дом именно в колготках. Однажды я устроил представление сразу с тремя девицами – вот уж было веселье, так веселье. Мы носились по дому как сумасшедшие, заскакивали на кровать и даже обливались водой, водой они пытались облить меня, но попадали почему-то все время друг в друга, а я ускользал. Только я не понял, почему в конце вечера Галя вытащила кошелек и стала совать подругам радужные бумажки. Я уже знал, что это деньги. По-моему, это подруги должны были заплатить за прекрасное представление.
– В следующий раз я приду к тебе в гости в ватных штанах, – пообещала одна из женщин.
Я мысленно расхохотался: вот глупая! Какой интерес хватать когтями за ватные штаны? Только колготки!
– Я требую новые колготки, – промурлыкал я.
Но меня, как всегда, не поняли.
Когда я вырос – забава с коробкой продолжалась. Антон то и дело пытался укрыть меня картонкой, как это делал когда-то с маленьким котенком. Но мне теперь это было как до карниза с гардинами – я гулял по квартире с коробкой на голове и делал вид, что мне эта развлекуха нравится. Когда хозяйка в первый раз увидела меня таким квадратноголовым, она едва не уронила кастрюлю с супом, но все же изрядно ее расплескала. На счастье суп был из холодильника, а не с плиты.
– Рыжик… Ты у нас что… Кот в железной маске?
– Я – кот в картонной коробке, – ответил я.
Но Галя, она, как и Сережа, не понимала того, что я ей говорю.
Да, кстати, она всегда называла меня Рыжиком, а хозяин – Бандитом. Я воспринимал это как имя и фамилию. Есть же у людей имя и фамилия. Так и у меня: позвольте представиться: Бандит, Рыжик Бандит.
Можно, конечно, еще и по имени-отчеству, но я пока не очень об отчестве заботился: пока молод, можно и без отчества. А как на четвертый десяток… то есть на четвертый год пойду, так можно будет солидно отрекомендоваться Рыжик Сергеевич Бандит.
На самом деле жизнь – простая штука. У каждого из нас есть свой дом, и каждый должен иметь кого-то, о чью ногу можно потереться. Но люди (пусть и не все, но многие) почему-то воображают, что кота можно безнаказанно пнуть. В этом их главная ошибка: никому не дается от рождения право на пинок.
Есть такие горе-воспитателя кошечьего племени, что котов, как собак, пытаются дрессировать. Чуть что – за ремень, и наказывать. Только нет таких котов на свете, которых с помощью плетки можно воспитать. Мы не дрессируемся, мы – играем. И единственное, чему обучаемся с блеском, – это дерьмо не раскидывать, а зарывать, кто в наполнитель туалета, а кто в песочек. Эх, если бы все люди вот так же, как мы, коты, – не срали где ни попадя – мир бы не катился потихонечку к катастрофе. Правда, случается, что это песочек на детской площадке. Но это за то, что дети – наши самые страшные враги. Потому что дети, как и коты, – эгоисты, маленькие личности, совершенно не подчинимые. Правда, ребенка согнуть можно, и многим родителям это в конце концов удается. А вот кота – нет.
Как говорил один человек-кот в книге, которую читала Галя: «Вы можете меня сломать, но играть на мне нельзя…» Тот человек, наверное, был из породы кошачьих.
Добавлю от себя: можно играть со мной.
Мой главный враг из кошачьего племени жил через два дома – коротколапый Черныш с длиннющими белыми усами. Он всегда нападал сзади, из-за поленницы или из-под крыльца. Мы катались, сцепившись, по траве, оглашая округу пронзительными воплями, а из клочьев нашей шерсти все окрестные пичуги вили себе гнезда.
Однажды после очередной драки я отлеживался в малиннике. Левый глаз совершенно заплыл, по шерсти текла кровь. Тошнило, как в тот раз, когда я объелся кашей. Хозяйка нашла меня, взяла на руки и принесла домой. Смазала мне морду зеленкой (я позволил) и поставила передо мной миску с любимыми рыбными консервами (я абы какие не ем, только с определенной этикеткой, и хозяйка это знает).
– Бедненький ты мой, тебя же убьют… – сказала она и погладила мне спину. – Как же мы без тебя, Рыжик?
(Голову гладить было нельзя – голова вся, кроме глаз и носа, была в зеленке.)
А потом всхлипнула.
Тогда я, пусть и ненадолго, захотел быть человеком. Я до утра мечтал стать младшим братом Антону. Чтобы меня гладили по голове, жалели, укладывали в кровать и кормили лекарствами. Тогда Галя и Сережа поняли бы наконец то, что я им говорю… А может, и не поняли.
Но утром, выйдя в сад, я вновь захотел сделаться тигром. Тогда я не знал еще, что менять свои мечты опасно. Иначе Небесный кот, перебирающий небесные нити, запутается в ваших нитках и скатает их в клубок, в самый обычный клубок шерсти. И будут каждый день выпадать вам напасти, а радости окажутся так кратковременны, что вы не успеете ими насладиться.