Стоя на мостике "Лейте Галфа", устало облокотившись о перила, Джек Уорд думал, что тронутые ржавчиной подъемные краны и доки Гданьска – один из красивейших пейзажей в мире. Ему удалось выполнить свою миссию и не пришлось при этом стрелять. На этот раз.
Глава 15
Полномочия убивать
1 МАЯ, ГОСУДАРСТВЕННОЕ ТЕЛЕВИДЕНИЕ. ИНФОРМАЦИОННЫЙ ВЫПУСК, НОВОСТИ ПОСЛЕДНЕГО ЧАСА
После краткого обзора событий дня диктор из Вашингтона заговорил: "Теперь мы обращаемся к главному событию прошедшей пятницы – Празднику цветов Будапештской весны. Поль Гамильтон – британский независимый телевизионный журналист, передает этот репортаж, счастливо избежав вмешательства венгерских цензоров".
Камера, медленно перемещаясь, как бы покинула Вашингтонскую студию, и телевизионная картинка уютного помещения сменилась панорамой Будапешта. Взгляд телеобъектива запечатлел сцены и события, уже принадлежавшие прошлому. Время обернулось вспять на несколько часов назад. Нервный динамичный монтаж выдавал собственное возбуждение автора. Любительские видеокадры, снятые самодеятельными операторами из-за чешской границы, чередовались со снимками из космоса, где изображение было четким, высококачественным и профессионально смонтированным. Чувствовалось, что Венгерское оппозиционное движение имеет своих сторонников и у себя на государственном телевидении, а также во всем телевизионном мире.
Устремленная ввысь готическая архитектура храмов, дворцов и грандиозного здания Парламента в сочетании с многотысячными толпами демонстрантов, заполнившими площадь и каменные узкие ущелья близлежащих улиц, представляла собой зрелище величественное, но и исполненное тревожного предчувствия каких-то грядущих и грозных катаклизмов.
Сотни красно-бело-зеленых венгерских знамен, флагов и флажков бились на ветру над головами людей. Словно всполохи пламени то там, то здесь, на необозримом пространстве площади, в разных ее концах, стихийно возникали нестройные хоры хрипловатых, суровых голосов. Эхо многократно усиливало их звучание. Чувство единения, сопричастности друг с другом, великое и таинственное чувство толпы – этот невидимый, но властный дирижер – вносило в общее пение организацию, и вот уже звуковая волна приобрела такую мощь, что грозила разрушить стены древних зданий.
"Венгерская политическая оппозиция сегодня вышла из подполья и заполнила улицы столицы демонстрантами в количестве, превзошедшем 1990-й год, когда после первых свободных выборов пал коммунистический режим. К удивлению нынешних властей, люди, пришедшие на площадь Кошута, открыто и решительно потребовали отмены военного положения и возвращения демократических порядков".
Камера приблизилась и показала крупным планом худого седовласого оратора. Стоя на мраморных ступенях у главного входа в Парламент, он обращался к толпе. Репродукторы, установленные на полицейских фургонах, разносили его чеканные тирады по каменному лабиринту городских улиц.
"В своем ярком эмоциональном двадцатиминутном выступлении Владимир Кушин, лидер запрещенного Демократического Форума, призвал к восстановлению гражданских прав, проведению свободных и честных выборов и к выходу Венгрии из находящейся под франко-германским диктатом Европейской Конфедерации".
Телевидение вновь перешло на общий план. Камера поплыла над толпой. Море голов, возбужденные лица, открытые в яростном крике рты.
И опять общий план – тысячи мужчин и женщин, взявшись за руки, раскачиваются в такт мелодии гордого гимна венгерской нации.
"Хотя этот, длящийся более часа, массовый митинг был созван в нарушение законов военного положения, правительственные силы безопасности проявили странную пассивность. Ни один офицер не отдал ни одной команды, не предпринял никаких действий".
Камера показала несколько небольших групп полицейских, расположившихся в стороне от все растущей толпы. Многие из них выглядели смущенными или даже испуганными. Они, казалось, стыдились своей полицейской формы и экипировки.
"События принимают неожиданный оборот..."
На экране появились офицеры полиции, которые стояли в толпе и пели вместе со всеми. У некоторых слезы текли по щекам.
"Каков дальнейший план действий вновь возрожденной венгерской оппозиции – пока неясно... Ясно одно... оппозиция требует вернуть в страну Демократию".
6 МАЯ, БУДАПЕШТ
За последние недели Кушин сменил уже третью конспиративную квартиру. Помещение было тесным и пропахло жареной рыбой, которой, видимо, в основном питались ее владельцы. Предыдущие встречи проходили в доме какого-то немца, представителя химической фирмы. Там для собраний имелся отдельный кабинет.
Теперь же штаб оппозиции вновь переместился в рабочий район Будапешта, где нищета его обитателей сразу бросалась в глаза. Единственная спальня, крошечная кухня, скудно обставленная общая комната – вот и все владение рабочей семьи. Ванная была одна на весь этаж. Чтобы дать возможность Кушину развернуть свою деятельность, хозяева квартиры – бездетная супружеская пара – переселились куда-то, вероятно, потеснив своих друзей или родственников.
Несмотря на неудобства, частая смена квартир была необходима. Это являлось лучшей защитой от бдительности ищеек Релинга и сотрудничающих с ним венгерских агентов службы безопасности.
Полковник Золтан Храдецки в нетерпении поглядывал на плотно закрытую дверь, ведущую в спальню, где Кушин более часа совещался с каким-то неизвестным человеком, не представившимся полковнику.
За окном уже сгущались сумерки. Храдецки прибыл на явку точно в назначенное время, и вот теперь он вынужден ждать. Его полицейское удостоверение позволило ему на пути сюда беспрепятственно пройти через все кордоны и патрули, но полной уверенности, что он не привел за собой "хвост", не было. Затянувшееся ожидание усиливало его беспокойство. Если точно следовать правилам конспирации, ему надо было бы покинуть явочную квартиру мгновенно и потянуть предполагаемый "хвост" за собой.
– Как долго еще продлится эта архиважная беседа? – не выдержал он.
Оскар Кирай, шеф охраны Кушина, изобразил на лице нечто подобное улыбке, что было ему крайне несвойственно.
– Беседа продлится ровно столько, сколько понадобится. У Кушина есть на то свои причины.
Кирай не счел нужным добавить какую-либо информацию о переговорах Кушина с незнакомцем. Храдецки на это и не рассчитывал. Бунтовщики, находящиеся вне закона, должны были соблюдать строжайшую конспирацию, если хотели выжить. Чем меньше он знал, тем меньше Релинг и генерал Дожа смогут вырвать у него сведений, если он попадет в их руки. Кирай угостил его чашкой кофе, крепкого и горького, и они, усевшись за кухонным столом вместе с еще двумя людьми Кушина, коротали время в молчании. Помощник Оскара в углу комнаты углубился в игру на дешевеньком компьютере. Минуты утекали за минутами.
Этот круг людей, эта строгая молчаливая атмосфера, царящая в штабе, была уже знакома Храдецкому и, как ни странно, вносила умиротворение в его мятущуюся душу. После того, как он был отстранен от должности в Шопроне и переведен в Будапешт, он впервые почувствовал, что в его жизни есть какой-то смысл, какая-то цель наконец появилась впереди.
Возможность принести пользу, что-то совершить на благо нации, подействовала на него, как возбуждающее лекарство. Переживания прошедшей зимы забылись, мрачные мысли почти перестали терзать его сознание. Он вновь ощутил себя солдатом, готовым выполнить свой воинский, патриотический долг. Как полицейский, он всегда презирал политиков, но сейчас понял, что наступил момент для активной политической деятельности. Прихлебывая кофе, Кирай изредка внимательно поглядывал на полковника. Тот чувствовал на себе его пристальный взгляд. Чуть усмехнувшись, Кирай произнес, то ли серьезно, то ли шутя:
– Вы представляете для нас проблему, полковник.
– Как так?
– В наше "войско" вступило уже вдвое больше новобранцев, чем мы рассчитывали. Нам нелегко управлять таким разросшимся контингентом...
Храдецки согласно кивнул. Мысль Оскара была ему понятна. Первый же митинг, в организации которого полковник принимал самое деятельное участие, прошел на редкость успешно. Никто не ожидал подобной удачи. Сведения об их выступлении против последних указов правительства словно зажгли бикфордов шнур и привели к информационному взрыву необычайной силы. Людская молва, подпольные газеты, радио и телевидение Польши, Чехии и Словакии мгновенно распространили весть по всей территории Венгрии. Искры протеста вспыхнули в Дьере, Пече, Дебрецене, в других городах и поселках, и везде – вероятно, не без влияния имени и личности самого Храдецки – местная полиция не предприняла против демонстрантов никаких мер. Генералы в столице должны были ощутить, что положение их шатко, как никогда не было до сих пор.