- Да но ведь... там...
- Полно вам нервничать. Везде искать исчадий, пугаться и нас пугать, - сказал Сережечка. - Ну, сгорел Отхожий Дворец... Первобытные бытовые условия сделались еще первобытней, только и всего.
- Я вижу, он пока что в прострации, - сказал Данилов. - Дай-ка лопату, коллега.
Он открыл топку и принялся довольно ловко швырять уголек, беря на лопату ровно столько, чтоб не ссыпалось на пол, но и не мало, чтоб лишних движений не делать зря.
- Это ничего... Дело привычное... - бормотал Данилов, в то время как Павел пытался отнять у него лопату. Неловко было ему, что этот пришлый работает вместо него. Данилов от него уворачивался. - Мы, кочегары... сливки общества... золотые слитки его... пополняем прииски преисподней... греем галактики... Нам кочегары очень нужны... работа какая хошь... повременная... сдельная... с перерывами на аперитив... и посмертный почетный знак 'Кочегар качества'...
Он подгреб то, что все-таки уронил - получилось не больше лопаты - и швырнул в пекло. Прикрыл дверцу.
- Вот так...
Удивительно вел себя телефон. Он был виден в открытую дверь, но Павел старался не обращать на него внимания, устав от странностей этой ночи. Аппарат словно бы ожил - изгибался, раздувался, корчился - будто пытаясь самостоятельно что-то сказать, но был безъязыкий, или, наоборот, изо всех сил противясь нахлынувшему. Наконец не выдержал и заверещал так, что Данилов лопату выронил, а Сережечка бросился к нему со всех ног.
- Да. Да, - сказал он. - Да, нашли. - В интонациях его голоса, да и в позе самой, угадывалось почтение. Сдержанное, без подобострастия. Диктуемое субординацией. Данилов тоже подобрался и выправил нос на своем насесте, поспешно взглянув на себя в зеркало. - Последний. И последующие за ним. Вывихнуться? Так не говорят, патрон. Свихнуться...
И холодом веяло... Но несмотря на то, что его почти заморозило, Павел спросил:
- Так вы... Это все-таки... кто?..
- Тс-с-с... - приложил палец к губам Данилов. - Это шеф позвонил. Такой суперсупостат, что и не вышепчешь. Велит поскорее тута заканчивать. Он бы и сам пришел, да ножка крива.
- К...кто?
- Бес в пальто. Неопознанный небесный промысел - вот кто. Мы же его покорные слуги. Ликбез - слыхал? Ликвидация безобразий, - пояснил он.
Сережечка тем временем положил трубку и взглянул на Борисова как-то совсем не по-здешнему. В чем заключалась нездешность его взора, сказать было трудно. Но Павел очень явственно эту постустороннесть почувствовал.
- Это сразу разумом не понять, - продолжал рассекречиваться Данилов. - Непонятное невероятно. Мы же вероятны вполне. Можешь считать, что мы Исполнительный Комитет. Можем что-нибудь для тебя исполнить - арию или танец, 'Сударушку' или 'Дубинушку', например. - Он даже сплясал для наглядности. - Понял теперь? Не понял...
- Налей-ка, брат, за успех, - сказал Сережечка.
- Новеллу про голую бабу слышал? Воспринял? - спросил Павла Данилов, выливая в два стакана коктейль. - Есть, видишь ли, догадка, что ты тоже сунул свой совок. Что этот инцидент, наводящий на выводы, и к тебе имеет касательство. И твои скромные похождения, вернее, слухи о них, куда надо дошли. Нет, зря я расписался в своем расположении к тебе.
- А я бы не стал расписываться, я б погодил, - сказал Сережечка. - Впрочем, есть версия, что сей кочегар в процессе надругательства не участвовал, а только пиджаки подстилал. Не взяли в долю. Поэтому близко не подходил, приставал на расстоянии. Если он эту версию нам подтвердит, то может рассчитывать на смягчение участи.
Он поправил на шее шарфик и продекламировал не относящиеся к делу стихи, следуя, очевидно, традиции - сопровождать начало каждого нового возлияния четверостишием.
- Буря мглою небо кроет
Бык Фома корову кроет
Кутюрье пиджак кроит
Голь на выпивку троит...
- Алексерг Пушкин, - отрекомендовал Данилов. - Присоединяйся третьим к нам, машинист. Чем стоять в проеме двери, глядя на нас со сдержанным ужасом. - Он протянул Павлу стакан.
'Это что-то невероятное, - встряхнул себя Павел, отворачиваясь от предложения. - Я сплю?'
- Нихьт дринькен, - сказал Данилов, поднимая стакан. Видимо, таков был его тост.
- Прозит, - отозвался Сережечка и закусил языком выпитое. Это была латынь. - De omnibus dubitandum.
- Все подвергать сомненью, - перевел Данилов. - Принцип материалистической философии. А то может случиться так, что черта примешь за провинциального фокусника, а жабу за телевизор или табурет.
Что-то шевельнуло воздух. Словно поверьем повеяло. И Павел вдруг поверил поверью, и с обреченностью понял, кто на самом деле они, эти гости - заморские, заоблачные, запредельные. Страха особого не было. Скорее наоборот: он не то чтобы спокойствие обрел, но стал чувствовать себя уверенней, как только в вопросе с этими двумя пришлыми появилась какая-то определенность.
- Так вы - оттуда? - спросил он, обращаясь в основном к Данилову, так как Сережечка в это время что-то латинское бормотал. - Как добрались? На метро или на метле? - попытался сострить Павел, но голос его пресекся. Однако его расслышали.
- Метла - что ты? Метро... Техника развивается с поразительной скоростью, оставляя позади звук, свет. Ваши средства передвижения давно устарели у нас, - сказал Данилов с полной серьезностью. - И мы теперь, являясь действительностью, намерены довершить мщенье, начатое нами в прошлом году.
- Так это вы их... этих...
Данилов только плечами пожал.
- Как же вы их нашли?
- Язык до Киева доведет, - с полной славянской ясностью произнес Сережечка, отойдя от философической латыни. - А до беды - так ещё скорей.
- Мы ведь чувствуем, где кто виноват, - сказал Данилов. - Объяснять тебе - не поймешь. Считай, что телепатически. Вина нас притягивает, как вампира кровь.
- Елизарова, конечно, поискать пришлось. Все петлял да следы путал. Этот машинист-махинатор, бражник и труженик, часто места работы менял.
- Место мастера боится, - сказал Данилов.
- Только в этом году удалось изловить этого ловеласа.
- И жестоко расправиться с ним... - мрачно добавил Павел.
- Пропорционально содеянному, - возразил Сережечка. - Вы думаете, я серийный убийца, мультиманьяк? Или может быть, маньяк - он? - Он указал на Данилова.
- Маньяк, конечно маньяк, - подтвердил Данилов. - Надо, брат, поспешать и проваливать. А то уже полночи прошло, а у нас еще двое девушек не задушено.
- Эти женихи сами понесли возмездие от возлюбленной. Эта баба возвратной белой горячкой вернулась к ним.
- Шпарить людей паром - не наш метод. Да и лопатой их насквозь протыкать. Так что не надо вешать на нас эти четыре погибели, и тем более - мента. За мента даже там всего суровей наказывают.
- Он в последнее время все чеснок жрал, от нечисти. Вставил себе, подчиняясь дурному предчувствию, серебряный зуб. Крестами обвешался весь - не помогло.
- Против калача не устоял.
- Губит людей не нечисть, губит людей мечта, - сказал Сережечка.
- Какая же может быть у мента мечта? - не поверил Павел.
- Ну, какая-никакая, а сгубила ведь, выманив калачом за город, - сказал Данилов. - Все ему грезилось, что лежит не так далеко от городской черты прямо в снегу горячий калач. Вот он и пошел его искать. И что самое интересное - нашел. Однако до дому не донес, из сил выбился. Прикорнул прямо на корточках после очень трудового дня. Дед Мороз и Снегурочка напоследок снились ему.
- Если бы он так за преступниками охотился, как за калачом, - сказал Сережечка. - Так его и кличут теперь: Калач.
- Где?
- Но том свете. Ты не думай, там тоже своя милиция есть.
- Елизаров же за ложные идеи погиб, - продолжил Данилов. - В конце жизненного пути сошел с ума. Вбил себе в голову идею фикс - стать почетным гражданином этого города. Чтобы портрет на доске почета висел среди других трудоголиков, звание почетного гражданина и оловянный орден в придачу...