Обернулся на звук — увидел, как к ногам Волковой метнулся белый пушистый комок с оттопыренными острыми ушами: Барсик. Котёнок потёрся об обувь хозяйки. Запрокинул голову и снова пожаловался на жизнь (его резкое «мяв» не походило на приветствие). Алина присела, подхватила Барсика на руки. И поспешила на кухню: оставила меня скучать в прихожей в одиночестве. Я внимательно осмотрел линолеум вблизи своих ног, но не заметил блеск луж. Поэтому всё же снял ботинки, пристроил их на обувную полку. Повесил на крючок куртку. И осторожно, словно по минному полю, пошёл на звуки кошачьего голоса.
Вошёл в кухню — невольно вскинул от удивления брови. Не потому что Волкова призывно помахивала ягодицами, торопливо затирая тряпкой оставленные котёнком на полу лужи. Меня удивило малое количество мебели на кухне — точнее, почти полное её отсутствие. Помимо невысокого пожелтевшего от времени холодильника и электрической плиты с тремя конфорками, я заметил здесь стандартную для «финских» квартир большую мойку (с тремя дверками), покрытую слоем нержавеющей стали. Под окном обнаружил слегка покосившийся стол и массивный деревянный табурет.
Озадаченно хмыкнул, поправил очки. И снова огляделся — убедился, что ничего не пропустил: мойка, плита, холодильник, стол и табурет — вот и вся обстановка. Подумал, что для кухни площадью девять квадратных метров такого количества предметов мебели явно маловато (даже для советских времён). Поинтересовался причиной такой спартанской обстановки у Алины — та как раз повернулась ко мне головой, а не ягодицами.
— А зачем здесь что-то ещё? — сказала Волкова. — Сюда кроме меня никто не приходит: даже бабушка не заглядывает. Ну и… вот ещё Барсик теперь тут живёт. Но ему мебели хватает. Как и мне. Правда, Барсик?
Котёнок мяукнул, словно действительно согласился с хозяйкой. Он прятался за ножкой стола, прижимал к голове уши. С опаской посматривал на половую тряпку в Алининых руках.
— Я сюда поднимаюсь, только чтобы… побыть в одиночестве, — сказала Алина. — Накатывает на меня временами такое желание. Ну и… курю я здесь, как ты, наверное, уже понял: бабушка не любит запах сигарет.
Она выпрямилась, отбросила на спину собранные в хвост волосы. Одёрнула приподнявшийся подол халата — спрятала за тканью бёдра. Нахмурилась, сверкнула в меня недовольным взглядом, словно я её рассердил.
Волкова указала рукой мне за спину.
— Иван, ступай пока в гостиную, — сказала она. — Там мебели больше чем здесь: есть даже кресло и диван. Подожди немного. Я приберусь здесь, накормлю Барсика и приду к тебе.
— Ладно.
Я пожал плечами и побрёл осматривать квартиру. Прошёл мимо дверей в туалет и ванну, заглянул в ближайшие комнаты — с порога осмотрел полупустые помещения: без мебели, лишь с разнокалиберными картонными коробками на полу. Прошёл в гостиную. Алина не обманула: в самой большой из комнат я действительно нашёл диван-кровать и кресло на деревянных ножках. Ещё увидел там старенький сервант (с антресолью), на стеклянных полках которого приметил не только посуду, но и две стопки тех самых блокнотов, которые в школе изредка замечал в руках своей соседки по парте. Рядом с креслом обнаружил журнальный стол — на нём стояла большая хрустальная пепельница, лежали три пачки болгарских сигарет «Родопи» и две шариковые ручки.
Но обо всех прочих находках я позабыл, когда заметил шестиструнную гитару. Та скучала у стены, рядом с креслом, словно дожидалась моего появления. Я бережно взял её в руки, приглушил струны, огляделся. Кресло мне не понравилось — расположился на диване.
Алина вошла в комнату, когда я уже освоился с новой гитарой и признал её лучшим музыкальным инструментом из тех, которые брал в руки в этой «новой» жизни. Решил, что по качеству звука Алинина гитара на голову превосходила и мою «ленинградскую», и «колючую» гитару Полковника, и «послушную старушку» Лёни Свечина. «Не „Гибсон“, конечно, — подумал я. — Но и далеко не дрова». Бросил взгляд на Алину Волкову. Отметил, что модный халат («с перламутровыми пуговицами») моя одноклассница сменила на старый и потёртый: тот самый, который я видел на ней в этой самой квартире в её день рождения. Погладил струны — вновь прислушался к их звучанию.