В репетиционной комнате я занял «свой» стул — прижался спиной к холодной стене. Распрямил ноги, зевнул. Без особого интереса слушал болтовню Веника и Чаги. Вдыхал табачный дым. Наблюдал за тем, как Бурый исполнил работу бармена: с точность до грамма поделил семьсот миллилитров портвейна на четыре порции.
— Хорошо отыграли, — резюмировал Рокот. — Как и всегда. Молодцы.
Он сел за стол, погладил опустившуюся ему на плечё руку Изабеллы. Взял из рук Бурого уже наполовину заполненный портвейном стакан, отсалютовал им музыкантам ансамбля (мы с Беллой снова отказались от спиртного). Парни осушили гранёную тару до дна, словно мучились от жажды. Сергей вытер губы и взглянул на меня.
— Неплохую музычку ты слабал для подружки Петрова, — сказал он. — Девкам слова понравились. Сам сочинил?
Я помотал головой.
— Нет. Серёга Жуков из Дмитровграда. Его песня.
— Кто это такой? — спросил Рокот. — Никогда о нём не слышал.
— Лидер вокально-инструментального ансамбля «Руки вверх!», — ответил я. — У них много хороших песен.
Рокотов вздохнул.
— Ёлы-палы, нам тоже нужны свои песни, — сказал он. — Пусть не такие крутые, как «Олимпиада-80», но свои! Вон, парни из Дмитро… хрен знает откуда и то имеют собственный репертуар. А мы?
Сергей протянул стакан Бурому, который уже откупорил новую бутылку. Я неохотно поднялся со стула и прогулялся к пылившейся в углу комнаты акустической гитаре. Музыканты звякнули стаканами — оросили столешницу пахнувшими виноградом красными каплями. Я вернулся к стене, проверил настройку музыкального инструмента.
— Есть у меня одна эксклюзивная вещица, — сообщил я.
Сыграл короткий проигрыш — прислушался к звучанию струн.
— Ты написал песню? — переспросил Рокотов.
— Только музыку, — уточнил я. — Слова… сочинил один мой хороший друг.
— Руслан Петров, что ли? — сказала Изабелла.
Она смотрела на меня поверх пышной причёски Сергея. Ухмыльнулась. Музыканты отреагировали не слова Беллы Корж улыбками. Чага и Веник обменялись шутками, хохотнули. Бурый заглянул в пустой стакан, вздохнул. Рокот сощурил глаза — смотрел не на моё лицо, а на мои руки: будто силился распознать ту мелодию, что я наигрывал.
Я оставил слова Беллы без ответа.
Завершил проигрыш.
Посмотрел Изабелле в глаза и запел:
— Ты возьми моё сердце на память. Пусть согреет оно твои руки…
Глава 9
— Я кричу: «Не уходи!» Сердце рвётся из груди…
Звуки моего голоса метались по репетиционной комнате: чёткие, громкие. Мне не понадобился усилитель, чтобы заполнить ими этот маленький зал. Я не жалел голосовые связки. Только сейчас прочувствовал, сколько эмоций вложила Алина Волкова в свои стихи. Не утаил их и не проигнорировал. Голосом извлёк их из песни, сконцентрировал в своих словах и в музыке. А во время рефрена обрушил эмоции на расслабившихся после «отработанного» концерта слушателей.
Музыканты и Белла смотрели мне в глаза, не шевелились. Чага и Веник молчали, не улыбались. Бурый держал в руке бутылку из-под портвейна. Он словно позабыл о ней: не убрал пустую тару под стол. В глазах Сергея Рокотова отражались светившие под потолком лампы. Рокот прижал к своему плечу руку Корж. Он будто задремал с открытыми глазами. Изабелла застыла за спиной своего ухажёра. Широко распахнула глаза. Её нижняя губа чуть вздрагивала.
Я в последний раз повторил припев, отыграл аутро.
Замолчал. Накрыл рукой струны.
— Вот, как-то так, — нарушил я воцарившуюся в комнате тишину.
Поставил гитару у стены.
Чага и Веник переглянулись и тут же посмотрели на Рокотова. Бурый печально вздохнул, опустил пустую бутылку на пол. Белла провела пальцем под глазами, шмыгнула носом.
— Кхм… неплохо, — сказал Сергей. — С аранжировкой для нашего ансамбля пришлось бы повозиться. Я бы слегка изменил тональность: всё же мы играем на танцах. Чуть ускорил бы темп.
Рокотов моргнул, пошевелил бровями — будто прогнал наваждение.
— Вот только нам эта композиция не подходит, — сказал он.
Сергей покачал головой.
Добавил:
— Жаль, конечно. Но это не наша песня.
— Почему, не подходит?! — сказала Белла. — Почему не наша?!
Она встрепенулась, убрала с плеч Сергея свои руки, посмотрела на Рокотова сверху вниз.
— А мне песня понравилась! — заявила она. — Она хорошая!