Я протянул руку, похлопал человека по темени.
Мужчина пугливо отшатнулся.
— Уши откручу, — прошептал я.
— Эээ… — протянул человек голосом Лёни Свечина.
Он поднял руку, показал мне блестящий тюбик.
— Я тут… зубную пасту нашёл, — произнёс Лёня. — Не ты потерял?
В полумраке и без очков я не рассмотрел его лицо — увидел лишь расплывчатое пятно.
— На стол положи, — сказал я. — Утром разберёмся.
Свечин не ответил — резко развернулся и ретировался из купе. Я приподнялся на локте, прислушался. Различил за стеной Лёнино бормотание и чей-то тихий смех.
Покачал головой.
Прошептал:
— Малолетние идиоты.
Взял с верхней полки одеяло, разложил его на своей постели. Взглянул на скрючившуюся фигуру Волковой — взял ещё одно. Встал одной ногой на стол. Тот под моим весом жалобно застонал.
Лидочка притихла, повернулась на другой бок. Замолчал и Василий. Он снова ударил по «третьей» полке коленом.
Я накрыл свою «невесту» одеялом.
Алина пробормотала во сне:
— Котёнок…
Я приблизил глаза к её лицу — увидел, что Волкова спала, улыбалась во сне.
Усмехнулся. Нацепил очки: решил, что всё же прогуляюсь и снова посмотрю через отверстие в унитазе на снег. Когда проходил мимо Громова, заметил у Васи на лбу влажный блеск зубной пасты.
Утро в поезде началось с потасовки между Громовым и Свечиным.
На шум схватки примчалась Снежка и громогласно объявила об окончании боя.
Вася нехотя вернулся на своё место, грозно посматривал в сторону соседнего купе (где, судя по доносившимся оттуда звукам, классная руководительница боролась с кровотечением из носа Свечина). Громов то и дело проверял, не кровила ли царапина на щеке (Лёня всё же дотянулся до его лица). И утирал со лба остатки зубной пасты.
Пробудившиеся от звуков сражения ученики десятого «А» класса зашуршали газетными свёртками. Волкова угостила меня рыбными консервами («Фрикадельки из океанических рыб с овощным гарниром в томатном соусе», — прочёл я на банке). А я накормил соседей по купе бутербродами с салом (папа прислал в посылке из Первомайска).
Лидочка Сергеева принесла гитару.
Я взглянул на опухшую щёку Васи Громова, провёл пальцем по струнам.
Запел, хрипотцой подражая голосу Владимира Высоцкого:
— Удар, удар… Ещё удар… Опять удар — и вот Борис Буткеев (Краснодар) проводит апперкот…
Москва нас встретила мелким моросящим дождём. На Ленинградском вокзале мы не задержались, организованной толпой направились к входу в метро. Ещё в Рудогорске Снежка предупредила, чтобы мы запаслись пятикопеечными монетами. Именно от неё я и узнал, что вход в Московское метро оплачивался не жетонами, как подсказывала мне память (я впервые посетил столицу в начале девяностых годов), а обычными «пятачками». Но позже сообразил, что этим летом пользовался «пятачками» и в Ленинградском метро (теперь казалось, что это случилось целую вечность назад). Я бросил монету в турникет и вспомнил, как посетил Москву уже будучи прикованным к инвалидному креслу. Тогда я, как истинный провинциал, долго разбирался в премудростях оплаты за проезд: наблюдал, как местные прикладывали к турникетам некие карты или смартфоны, вертел в руке свой кнопочный телефон «Нокиа».
Отметил, спускаясь позади Волковой на эскалаторе, что рудогорские школьники в подземном транспорте не растерялись. Они не сбились в кучу, подобно пугливым овцам, не вздрагивали от громких звуков. В Москву мои одноклассники приехали впервые (за исключением Алины), но в Ленинграде они бывали регулярно. В вагоне я не обнаружил наклеек с рекламой, не увидел дисплеев на стенах. С интересом рассматривал москвичей (они заметно отличались от гостей столицы). Изучал схему Московского метрополитена образца тысяча девятьсот восемьдесят первого года. Обнаружил, что радиальные ветки на ней выглядели короткими обрубками. Серой ветки я на современной схеме вообще не обнаружил (а ведь именно по ней я в начале девяностых годов ездил в книжный магазин «Стожары»). Вспомнил, когда пересаживался на оранжевую ветку, как передвигался по этим же тоннелям, сидя в кресле-коляске.