После воспоминаний о выступлениях на сцене Волкова перешла к фантазиям о будущем. Не о нашем с нею совместном будущем — об учёбе в институте. Поинтересовалась, не хочу ли и я поступить в Литературный институт. Приподняла голову, когда услышала: «Что я там забыл?» Заверила, что я пишу замечательный роман. Сказала: она не сомневается, что я с лёгкостью получу на свою творческую работу три положительные рецензии преподавателей института, нужные для допуска к собеседованию. Сообщила, что её бабушка уже подготовила для отправки в институт лучшие Алинины стихи. Предложила и мне выслать отпечатанные на машинке главы романа для рассмотрения приёмной комиссией Литературного института. Но я в ответ улыбнулся и покачал головой.
Сделал сегодня паузу в работе над рукописью — пошёл на сделку с совестью.
Потому что выбрался из постели засветло. А днём не оставил Алину один на один со своей мамой. Волкова выполнила обещание: явилась в воскресенье ко мне в гости. Пришла с приношением — принесла купленную в Петрозаводске бутылку «Карельского бальзама». Мама приняла подарок, полюбовалась красивой бутылкой, спрятала её в шкаф (обронила, что откроет бальзам на Новый год — если «будет настроение»).
Поначалу моя мама выглядела хмурой, неразговорчивой и будто обиженной моим ночным загулом. Она встретила нас в прихожей неприветливым взглядом. Но Волкова будто не заметила её хмурый вид. Ответила ей счастливой улыбкой. И целый час упорно не обращала внимания на мамину мрачность. Алина сегодня даже мне показалась необычайно радостной и сияющей — на это обратила внимание и моя родительница.
Мама оттаяла, напоила нас чаем… с «парой капель» «Карельского бальзама». Она с искренним интересом внимала рассказам Волковой о фестивале. Выслушала спетые Алиной под гитару конкурсные песни. Вздыхала всякий раз, когда Алина вдруг замирала и пристально смотрела мне в глаза. Мне почудилось, что моя строгая мама разок смахнула слезу при виде счастливого взгляда Волковой. Она сегодня дважды обняла «невестку»!
Но мама не предложила, чтобы Алина осталась у нас до утра — будто пожалела мою юношескую психику.
— Волнуешься? — спросила Волкова.
Мы неторопливо шли по освещённой фонарями улице в направлении Алининого дома. Ветер утих, пока мы общались с моей мамой. С неба теперь валили снежные хлопья.
— Из-за чего? — спросил я.
Заметил, что в Алининых ресницах запутались пушистые кристаллики льда. Поправил очки. Смахнул замёрзшими кончиками пальцев растаявшие снежинки со своего лица.
— Завтра заседание школьного комитета комсомола, — сказала Волкова. — Забыл?
Я зевнул (не в первый раз с того момента, когда мы оставили маму наедине с телевизором) — сказывалась бессонная ночь. Улыбнулся. Покачал головой.
Сказал:
— Не забыл. Но и не думаю об этом. Было бы из-за чего волноваться.
Снова прикрыл рот ладонью.
— Не пойду туда завтра, — сказал я. — Лучше поработаю над книгой.
Пожал плечами и сообщил:
— Из-за «подписки о неразглашении» мне нечего будет там говорить. Разберутся. Без меня.
Хмыкнул.
— Если исключат из комсомола, то сами мне об этом сообщат, — сказал я. — Кравцова так точно о таком событии всей школе растрезвонит.
Волкова встрепенулась. Остановилась, придержала меня за руку. Позади Алины светил фонарь — прятал лицо Волковой в тень, окружал её голову золотистым ореолом.
— Ваня! — сказала Волкова. — Так нельзя!
Она помотала головой — выглядывавшие из-под её шапки волосы заискрились.
— Почему? — спросил я.
Алина дёрнула меня за руку.
— Нельзя! — повторила она. — Ты должен туда пойти! Пообещай мне, что явишься завтра за заседание!
Она смотрела мне в глаза, словно гипнотизировала.
— Зачем? — спросил я.
Стряхнул с плеч Волковой снег.
— Потому что это важно! — заявила Алина. — Потому что так надо! Потому что… я тебя об этом прошу!
Я улыбнулся и ответил:
— Ну, если это важно для тебя… тогда схожу.
Глава 10
В понедельник я снова поклялся Волковой, что не пропущу сегодняшнее комсомольское собрание. Пообещал Алине, что явлюсь на него вовремя. Пошутил, что до блеска начищу свой комсомольский значок в честь такого события и надену отцовский галстук. Сдерживал улыбку, когда соседка по парте на переменах втолковывала мне: я недооценивал значимость грядущего школьного сборища. Видел, что Алину удивляло и даже шокировало моё спокойное отношение к заседанию школьного комитета. Но ничего не мог с собой поделать: комсомольцем я себя не ощущал и не видел никакой разницы в том, буду носить на груди знак с изображением Ленина или же положу свой значок на полку. Но вслух я эти мысли не озвучивал даже Волковой — лишь говорил, что твёрдо верю в «торжество справедливости» и в «здравомыслие» наших «мудрых» комсомольских вожаков.