Я не удержался и вновь мазнул взглядом по её обнажённому телу. Почувствовал: мой организм тут же отреагировал на увиденное. Я хмыкнул, провёл рукой по струнам.
Запел:
— В мой старый сад, ланфрен-ланфра…
В понедельник я на перемене передал Сергею Рокотову папку с новой песней. Назвал её «Прекрасное далёко», хотя с саундтреком из фильма тысяча девятьсот восемьдесят четвёртого года «Гостья из будущего» она не имела ничего общего (кроме названия). К написанным под Алинин голос (до петрозаводского фестиваля) четырём песням к концу года я добавил ещё четыре. Нынешний репертуар Волковой получился лишь на одну музыкальную композицию меньше, чем было песен в прошлогоднем альбоме Аллы Пугачёвой «То ли ещё будет» — об этом мне сообщил радостно забравший у меня папку Рокот.
На встречу Нового года вместе с классом меня не пригласили.
Но во вторник со мной в гардеробе поздоровалась Оля Ерохина — я даже вздрогнул от неожиданности.
Наташа Кравцова в этот день явилась с отёками под глазами: будто рыдала всю ночь.
В подготовке к праздничному застолью я не участвовал. Слышал, как мама созванивалась с Волковой: выяснила список продуктов, что понадобятся Нине Владимировне (Бабушка Алины взвалила на себя обязанности повара). До тридцать первого декабря женщины меня почти не беспокоили. Я преспокойно работал над романом — лишь пару раз потрудился доставщиком: отнёс Волковым купленные моей мамой овощи и консервные банки. Тридцатого декабря я завершил очередную главу. И вновь заночевал в квартире, где хозяйничал Барсик. А на следующий день почувствовал себя женатым человеком: Алина с самого утра сыпала на меня инструкциями и наставлениями, будто сегодня вечером намечалось не скромное семейное застолье, а королевский приём.
Тридцать первого декабря я вынужденно взял выходной в работе над книгой. Начало этого дня провёл в квартире Волковых на пятом этаже. Потом спустился на третий, где морально поддерживал трудившихся на кухне женщин. Рассматривал банки с майонезом, дефицитный в декабре зелёный горошек и варёную колбасу с вкраплениями жира. Вспомнил, что на закате прошлой жизни уже не праздновал Новый год. Лишь отправлял поздравительные картинки и сообщения детям и внукам. Да ещё краем уха в полночь слушал поздравления президента (жена в эти минуты совала мне в руку бокал с шампанским). Отметил, что давно не испытывал того радостного предвкушения праздника, которое источали сегодня Алина, моя мама и даже Нина Владимировна.
К вечеру праздничное настроение затронуло и меня. Не в последнюю очередь потому я проголодался. Женщины днём словно сговорились: прогоняли меня от холодильника со словами «это на новогодний стол». Накормили меня в обед куриным супом. Но салаты я до вечера не попробовал. Лишь стащил со стола солёный огурец и кусок колбасы — был за этот проступок изгнан из кухни в гостиную, где скопились аппетитные запахи жареного лука, варёных яиц и печёночного паштета. Почувствовал себя сегодня не взрослым мужчиной, а бесправным ребёнком. И даже в знак протеста едва не ушёл к запертому на пятом этаже Барсику. Алина остановила меня чашкой ароматного чая и бутербродом со шпротами — при виде еды я повеселел, подобрел и почти успокоился.
В прошлый раз тысяча девятьсот восемьдесят второй год мы с мамой встречали в Первомайске. Я вспомнил кровяную колбасу, которую втихую таскал тогда из холодильника. И запах дедовского самогона, что уже с утра ощущался в доме. Елку тогда мы тоже поставили. Но не такую нарядную, какая красовалась в квартире Волковых. Днём отец с дедом выпили «по десять граммов» — до того, как вернулась с работы мама. Мне они не налили — выпроводили смотреть телевизор. Помню: тогда, как и сегодня, я смотрел по первой программе «Очевидное-невероятное», когда пришла мама. В тот раз она вернулась с работы — сейчас пришла уже из дома: нарядная, весёлая и жизнерадостная. Волковы к плите её не пустили — мама присоседилась ко мне на диване около телевизора.
Ровно в двадцать один ноль-ноль я под Алининым присмотром установил посреди гостиной стол-книжку. Помог перенести на него до блеска натёртую посуду (тарелки, стаканы, бокалы) и столовые приборы. Под звучавшую из динамика телевизора музыку Глинки (симфонические фрагменты из оперы «Руслан и Людмила») женщины носили с кухни посуду и готовые блюда, расставляли их на белой украшенной кружевами скатерти. Я следил за их манипуляциями с дивана, урчанием живота приветствовал тарелки с нарезками и плошки с салатами. Тоскливо вздыхал при виде маринованных маслят, заливной рыбы, селёдки и фаршированных печёночным паштетом и жареными грибами яиц. С предвкушением вдыхал аромат запекавшейся в духовке курицы.