Привыкли, конечно, со временем. Почувствовали пользу.
Незнамо как там, на «международном уровне», а в городе стало лучше, проще. Потому как городового выбирали из самых уважаемых, опытных и головастых домовых. И городовые эти были в курсе всех дел по городу, фиксировали появление всяческой новой напасти — ведьм неучтенных, полтергейстов назревших, гурров да лешаков залетных-не-местных. А от того и каждому отдельному охранителю дома персонального стало проще жить, меньше злобы приходилось выводить, меньше стало мусора всякого магического.
На Фениной памяти местный городовой сменялся один раз. Первый — еще тот, которого с самого начала выбрали, — лет пятьдесят как на покой ушел. Теперь должность эту занимал почтенный, пожилой уже домовой Киря. Хороший городовой, слова плохого про него никто не говорил, дело свое знал крепко и вполне, по Фениному мнению, мог бы обойтись без советов прочих домовых.
К тому же Феня с Кирей дружил. Киря хорошо знал и родителей Фениных, и его самого сызмальства учил всяким премудростям. Вроде наставника в общем был.
К вечеру, собравшись с мыслями да настроившись на общественный лад, Феня привел себя в порядок (ушки почистил, платье парадное напялил, оберегов всяких по карманам распихал) и двинул на собрание.
На чердаке драматического театра, где и проходил совет, уже яблоку негде было упасть от мельтешащих домовых всех мастей! Феня толкучек не любил, ходил на сходы исключительно по необходимости и старался забиться в дальний угол, откуда вроде как все слышно, а тебя никто не видит, вопросами пустыми не изводит. Не всегда, правда, удавалось скрыться от внимательных глаз и лап деятельных организаторов — его знали очень многие и все уважали, мнения испрашивали, поэтому Киря и другие из главных все время старались посадить его поближе к трибуне.
Вот и в этот раз, хотя Кири пока видно не было, Фома, за сбор отвечающий, приметил Феню, едва тот успел появиться. Феня попытался вжать голову в плечи и сделать вид, что он это не он, но Фома настойчиво махал ему руками, а потом и вовсе крикнул, перекрывая царивший в зале гомон:
— Фе-ня! Фень! Февронтий, не делай вид, что ты меня не замечаешь! Дуй сюды давай. Не прячься.
Делать нечего. Вздохнув, он двинулся к Фоме, расталкивая самых любопытных.
Тот сердечно, с пугающим даже усердием пожал Фене руку и посадил не куда-нибудь, а рядом с собой. Хуже и быть не могло!
А Киря так и не появился. Начали без него, к огромному Фениному удивлению, — какое же собрание без городового?
Слово взял Фома. Домовой крайне деятельный, организованный, но малость туповатый, несамостоятельный:
— Домовые, домовухи и молодые домовята, от лица и прочих частей тела ограниз… ормагиз… гм, огра-низаторов… — ох, зря Фома пытался умничать, не к его это харе.
— Организаторов, дурень! — поправил кто-то из зала, заставив Феню покраснеть от стыда за Фому. А тому хоть бы хны.
— Благодарствую, — Фома церемонно поклонился. При этом с его макушки слетела шляпа-котелок, обнажив намытую до блеска плешь. Смеху было… Полчаса смеялись, игнорируя все усилия Фомы, который что было сил молотил мельхиоровой ложкой по столу — брямс-брямс. Насилу успокоились, отсмеявши животы до коликов.
«Бардак, — грустно подумал Феня, — лучше бы я дома остался».
— Тии-и-и-ха! — орал Фома. — По делу собрали вас, не на потеху. А дело сурьезное, сложное и ответственное. Киря, городовой наш, того — пропал!
Зал мгновенно умолк. Так тихо стало, что храпевший во втором ряду домовенок, благополучно почивавший под аккомпанемент криков, проснулся от тишины и оглушительно чихнул, за что тут же получил подзатыльник от собственного батюшки.
— Как пропал?! — Феня так и не понял, кто это сказал, вполне возможно, что и он сам.
— А вот так! Тюдыть — и нету Кири. А вам бы, оглоедам, все шутки шутить да байки баять.
И тут уж все загомонили разом. А Феня понял, что сидит с глупо раззявленным ртом и пялится на Фому, словно у того на макушке пальма выросла.
— Тихо! Чего опять раскричались? Не за тем собрались, чтобы попусту лясы точить. Давайте думать, что делать будем.
— О чем думать-то? — донеслось из зала. — Ты, Фома, что-то темнишь. Расскажи толком, что с Кирей случилось. Потом и думать будем.
— А случилось то, что пошел он по делам и не вернулся! По каким делам пошел — не знаю, вроде бы люди стали пропадать в городе. Да не просто так пропадать, не по-чело-ве-чески, а чудным, явно магическим путем. Вон Плетень сидит, он подтвердит, потому как с его-то рассказа Киря и занялся поисками. Так было, Плетень?
— А? А что я?
— Как это, что ты?! Ты нашему городовому жаловался, что человек из твоего дома пропал?
— A-а, ну я, — промычал смущенный вниманием Плетень, теребя бороду. — Дык ведь правда! Как есть правда. Пропал мужичок-то. Шел себе из кухни в гостиную и вдруг — хлоп! И нет его. Ну, я тут и скумекал, что нечисть это. Точно нечисть, я-то уж и запах злой почуял, да поздно — мужика моего и след простыл. Я посуетился там, ну и понял, что не по силам мне самому-то хозяина вернуть. И побежал к Кире. Эх, а мужичок-то хороший был, не обижал никого и крыночку с молоком для меня частенько оставлял.
Плетень пригорюнился, слезу пустил. Хотел вроде еще что-то сказать, да только рукой махнул и на место сел.
Многое Феня мог бы на это сказать — у хорошего домового такого не случится, на то они, домовые, и есть, чтобы всякую нечисть в дом не пускать, а то и гнать ее, коль просочилась-таки. Но вид у Плетеня был такой, что ругать его ни у кого в зале язык не поднимался — сам, поди, все понимает, вон как убивается!
— Гхм, братья домовые, что делать-то будем? — прервал сочувственное молчание Фома.
Что делать, как водится, никто не знал. Если уж Киря в беду попал, дело делавши, так кто ж тогда с этим делом справиться может?
— Молчите? — плаксиво упрекнул собравшихся Фома. — А мне-то каково? А? Я вот на вас надеялся, а вы все…
Помолчали. Вновь захрапел домовенок во втором ряду. Крыса, сунувшись было на открытое место, испугалась и юркнула обратно, цокая коготками в перекрытиях.
Феня почувствовал, что больше не может сидеть молча, встал. Все моментально уставились на него полными надежды глазами — Феня умный, он придумает, как быть.
— Вот что, пока Кири нет, нам нужно выбрать другого городового. Временного.
Лица домовых озарились улыбкой — ну вот, давно бы так.
— Да, пусть Феня!
— Молодец, Феня! Ты справишься!
— Февронтий, я всегда был о вас хорошего мнения, рад…
— Мама, а кто это?
— Ну все, что ли, пошли по домам?
Феня так растерялся, что и сказать ничего не мог. Слова убежали, выветрились, а навалившиеся удивление, страх и возмущение рождали одни междометия. Да и те вырывались из груди хрипами да присвистом.
— Вы чего?! — нашелся он наконец. — Вы… вы… да я, да как же так?
Домовые Фениных эмоций не поняли.
— Фень, ты что?
— Как это что? А выборы? И почему я?
— А кто? — искренне недоумевая, спросил Фома («убил бы его» — промелькнуло под Фениной шапкой). — Ты же сам захотел!
Феня, поняв, что решение проблемы просто-напросто нагло и беспардонно спихнули на его плечи, окончательно потерял дар речи.
А домовые, недолго думая, уже потянулись нестройной толпой к выходу, один за другим одевая «невидимость», чтобы случайный человек их не заметил.
Уже через пару минут на чердаке драматического театра остались только Фома и новоявленный городовой — испуганный и одинокий, еще пять минут назад обычный скромный домовой Февронтий.
— А как же мой дом? — с надеждой в голосе спросил он Фому.
— Не извольте беспокоиться, все устрою лучшим образом! У меня уже есть прекрасная кандидатура. Молодой, но весьма прилежный домовой, только-только окончивший учебу. С прекрасными рекомендациями, между прочим.