«Хочешь взять себе котенка? – спросила Лялька. И добавила: – Не прямо сейчас, а в ноябре. Пока еще слишком маленькие».
Так удивился и обрадовался, что даже не подумал спросить разрешения у матери. Какое может быть разрешение, какие вопросы, при чем тут вообще мать, когда Лялька, красивая, как царевна Будур, веселая, как летний день, хозяйка самого лучшего в мире дома, где хочется остаться навсегда, даже если бы ради этого пришлось превратиться в фикус, вдруг решила подарить ему своего котенка. Ну, то есть Аськиного, но все равно своего. Члена семьи. И, таким образом, стать им всем кем-то вроде родственника. Побрататься. Как-то примерно так он воспринял Лялькино предложение, хотя теоретически знал, что котят предлагают всем, кто хотя бы теоретически может их взять.
Кивнул, взял на руки толстую пушистую Котлетку с рыжим ухом, спросил: «А можно ее?»
«Договорились, – обрадовалась Лялька. – Котлетка твоя, никому другому ее не отдадим».
Ждать оставалось еще долго, месяца полтора. Но за все это время так и не решился поговорить с матерью о будущем котенке. Заранее понятно, что она сразу твердо скажет: «Нет», – и что тогда делать? Думал: «Принесу Котлетку домой, такую славную, пушистую, она всем нравится, никто не может устоять. И пусть мать ругается, сколько захочет, все равно кошка уже наша, она есть, деваться некуда, надо ее оставлять».
Совершенно не ожидал, что мать с отвращением посмотрит на пушистую Котлетку и, брезгливо поджав губы, скажет: «Уноси, откуда принес, сейчас же». А на все уговоры будет твердить: «Или ты немедленно унесешь эту кошку из дома, или я сама выброшу ее в окно». Жили они на седьмом этаже, и эта угроза очень его напугала.
В отчаянии крикнул: «Тогда я тоже уйду навсегда!» – но желанного результата это не принесло. Мать пожала плечами: «Не вернешься сам, милиция найдет. И пусть сажают в колонию для беспризорников, я им только спасибо скажу». И что-то еще злое и обидное говорила, но в ушах стоял такой звон, что уже не мог разобрать. Да какая разница.
Спрятал Котлетку под куртку, вышел из дома. На улице было холодно, чуть выше нуля, моросил мелкий дождь. Разумнее всего было бы отнести котенка обратно, к Ляльке. Пусть отдаст кому-нибудь другому. Но признаваться Ляльке, что мать запрещает ему все на свете, даже такую ерунду, как кошку, было невыносимо стыдно. Тогда Лялька сразу поймет, что он – не такой, как она думала. Маленький, безвольный, беспомощный, унылый очкарик со строгой мамашей, нет смысла с таким дружить, не о чем говорить.
Даже думать об этом не мог.
Пошел в парк, долго сидел в беседке – по крайней мере, там было довольно сухо. Очень хотелось есть и плакать. Но не было ни еды, ни денег, чтобы ее купить, ни слез. Только горячая мягкая Котлетка ворочалась за пазухой и недовольно мяукала. Она уже выспалась и теперь хотела играть. И есть, наверное, тоже хотела. Об этом он как-то вообще не подумал – чем ее кормить? Впрочем, если бы даже и подумал, вряд ли нашел бы выход.
Сидел в беседке очень долго. Думал, уже скоро утро, но оно все не наступало и не наступало. Наконец встал и пошел обратно, то есть к Лялькиному дому. Окна ее квартиры уже были темные. Наверное, все давным-давно легли спать – и сама Лялька, и ее улыбчивая мама, и дед. Вошел в подъезд, посадил громко орущую Котлетку на коврик перед Лялькиной дверью. Очень надеялся, что она останется здесь до утра. А утром ее найдут, заберут в дом и покормят. И Лялька, конечно, сразу все поймет… Нет, только не это. Не надо. Невыносимо!
Снова сунул котенка под куртку, вернулся в парк. На этот раз зашел далеко вглубь, туда, где еще не проложили пешеходных тропинок и не построили декоративных беседок. Особого смысла в этом не было, просто никак не мог расстаться с Котлеткой, которая как раз устала орать и уснула у него за пазухой, такая теплая, мягкая, меховая. Думал: «Она – зверь, ей нормально жить без людей, на самом деле, мы им не нужны, только мешаем. Парк большой, как лес, здесь наверняка есть какие-нибудь мыши. И птиц полно. А у всех кошек охотничий инстинкт. Поймает кого-нибудь и съест. Все у нее будет хорошо».
Думал вполне искренне, но все равно не мог заставить себя вынуть Котлетку из-под куртки, пока она не проснулась и не принялась снова недовольно вопить. Тогда наконец решился. Положил ее под куст, опустился рядом на четвереньки, погладил, шепнул в рыжее ухо: «Поживи пока тут, поохоться на кого-нибудь, а я потом за тобой приду». И припустил бегом, все равно куда, лишь бы отсюда, а еще лучше – от самого себя. Это легко, просто надо бежать так быстро, чтобы выпрыгнуть из тела, пусть оно остается тут, в парке, валяется на мокрой траве, а я куда-нибудь улечу, навсегда.