— В каком смысле Мэвис — жертва?
— Этот убитый в Конференц-центре редактор был чем-то вроде Распутина. Он заставлял авторов верить, что своим успехом они обязаны ему. Мэвис была его самой дойной коровой, насколько я могу судить. Он ее бесстыдно эксплуатировал. И даже сейчас, когда он умер, она настолько уверена, что нуждается в нем, что, возможно, никогда больше не сможет писать!
— Тут не религия виновата, — сказал Мэтт. — Это особенность психики.
— Но стыд, который Мэвис заставляли чувствовать потому, что ее мать умерла такой смертью, сделал ее идеальной жертвой для ежедневной вечной эксплуатации. Вы понимаете, о чем я? Честер Ройял манипулировал ею, как какой-нибудь глупой овцой! И, если бы Мэвис когда-нибудь действительно поняла, как ее использовали — всю жизнь! — вот тогда… Так и случаются убийства, разве нет? Когда кто-то прозревает и видит, что происходит на самом деле.
— Большинство жертв не становятся убийцами, — возразил Мэтт. — Они обращают свой гнев против себя самих. Если вообще обращают против кого-то.
— Кто-то обратил свой гнев против Честера Ройяла при помощи вязальной спицы номер пять.
— И вы думаете, это могла быть эта ваша Мэвис…
— Дэвис, — подсказала Темпл угрюмо.
Мэтт выглядел изумленным.
— Мэвис Дэвис, — подтвердила она. — Такое имя.
Мэтт был прав. Темпл действительно считала, что Мэвис Дэвис могла убить Честера Ройяла, и вязальная спица была тем странным тихим оружием, которым могла бы воспользоваться такая странная тихая особа, как Мэвис.
— А это ее неизбывное горе от потери хозяина может быть притворством.
— Ого. Если вы намерены изображать детектива, вы не должны так расстраиваться каждый раз, когда решите, что нашли хорошего кандидата на роль убийцы.
— Я действительно пыталась изображать детектива, — призналась Темпл. — И слишком сильно увлеклась. Ладно, последняя реприза. Из вас мог бы получиться хороший психиатр. А может, вы и есть?..
Он расхохотался так, что у Темпл слегка поднялось настроение.
— Нет, правда! — продолжала она настойчиво. — Могу поспорить, что в колледже вашей специализацией была психология, так?
Смеющееся лицо Мэтта сделалось серьезным. Темпл почувствовала себя так, точно шагнула с края бассейна, слишком поздно заметив, что там нет воды.
— Скорее, социология, — ответил он осторожно.
— Но это достаточно близко!.. — Темпл осеклась, поняв, что опять выпытывает. — Простите. Пиарщики от природы любопытны.
— Как кошки.
— Ага.
Она поскребла шпилькой горячий растрескавшийся бетон, обрамляющий бассейн. Луи был еще одной причиной того, что она так упала духом. Светло-карие глаза Мэтта внимательно изучали ее. Темпл хотела бы знать, нарочно ли он возобновил тему кота, чтобы отвлечь ее от самого себя — от темы профилирующих предметов в колледже. Может ли такое быть? Или он не учился в колледже и стесняется этого? Пора укротить свое любопытство и сдать назад, пока не спугнула.
— А чем вы вообще занимаетесь? — услышала она собственный неугомонный голос, прежде чем внутренний голос успел ее остановить.
Мэтт улыбнулся жалобной улыбкой, которая так нравилась Темпл:
— Я работаю на телефоне доверия.
— Ага! Психиатр!
— Не совсем. Я… не закончил образование.
— Но вы великолепный слушатель. Простите, что я набросилась на религию. Вы, должно быть, имели некоторый церковный опыт во время своих юношеских исканий, как говорят социологи, — предположила Темпл. — Вы играете на двухмануальном органе. Этот свадебный марш, который вы сыграли для Электры, был восхитителен. Я подслушивала. Что это было?
Он улыбнулся, набрав полный рот терпкого лимонада:
— Это был и не марш, и не свадебный.
— Но он великолепно подходил! Медленный, возвышенный и нежный. Я бы хотела иметь его на CD.
Улыбка расплылась шире:
— Спросите в музыкальном магазине Боба Дилана.
— Старого хрипуна? Вы шутите?
— Богом клянусь. Это была “Love Minus Zero — No Limit”. Послушайте ее — там даже текст гименейский.
— Какой?
— Это из древней Греции, типа свадебный.
— О, как бог Гименей… — Темпл почувствовала, что краснеет, связав имя божества брака со словом, образованным от него и используемым в гинекологической терминологии[48].