Темпл знавала одного режиссера вроде этого. Мужчина (женщины редко бывают режиссерами, даже в наши дни), который использовал свою власть над актерами, чтобы ломать их личности, выискивать неуверенного в себе ребенка, который живет в каждом взрослом, и манипулировать им. Такие люди — законченные эгоисты, они выжимают из своей жертвы все возможности, даже если это доводит ее до нервного срыва.
Ни одна страсть не может быть ужаснее страсти артиста, который отдал всего себя и был растоптан. Темпл видела нормальных, вполне рациональных людей театра, которые готовы были убить критика за незаслуженно равнодушную оценку. Могут ли писатели быть менее чувствительны к манипуляциям с их произведениями?
Темпл ежилась в своих горячих липких простынях под ленивым ветерком, создаваемым пластиковыми лопастями потолочного вентилятора. Лопасти щелкали каждый раз, совершая оборот, и звук был похож на хлопок пузыря жевательной резинки, выдуваемого кем-то вдалеке.
Ночь была жаркой — Темпл старалась экономить на кондиционере и после захода солнца ставила его на “умеренно” — и почему-то вызывала мысли о сексе. Ужасно, но ей иногда не хватало Макса! Он оставил достаточно своих вещей, чтобы мучить Темпл: кучка его одежды была засунута в темноту в самом дальнем углу платяного шкафа. В кладовке для постельного белья стояла коробка со сценическими принадлежностями фокусника — наручники, волшебные шкатулки и грязноватые шарфы из шифона, — собирая пыль и наводя какого-нибудь случайного человека, который мог на них наткнуться, на мысль о странных сексуальных пристрастиях хозяйки квартиры. Кстати, о сексуальных пристрастиях: Темпл все никак не могла решиться выкинуть с полок в спальне коллекцию CD Вангелиса[49] — Макс обожал предаваться долгим, нежным ласкам под эти медленно нарастающие аккорды, напоминающие органную музыку…
Сегодняшние вопросы Молины вызвали к жизни новый пугающий сценарий. Макс исчез, потому что… умер? Нет. Только не Макс. Он определенно не мог быть жертвой — ничьей, включая муки совести.
Что бы там Молина ни думала, гордость Темпл не нуждалась в том, чтобы утешаться мыслью о том, что Макс ушел — ушел от нее — потому, что физически не мог вернуться.
Эта мысль дала толчок любимым ночным фантазиям. Макс возвращается. Что бы он сказал, как бы объяснил свой уход — а если кто-нибудь и мог в этой ситуации объясниться, так это Макс. Что бы Темпл сделала… Вот дерьмо!..
…Боже. Она забыла про кошачий лоток. Он там и остался, в ванной. Надо выбросить. Утром. Которое, кстати, скоро наступит. Прекрасно — еще одна ночь коту под хвост.
А потом… Что это? Звук. Мягкий, царапающий звук. Возле окна. “Замечать слишком многое может быть опасно”. Задвижки в этом доме плевые. В пятидесятые никто не волновался за свою безопасность; в конце концов, Супермен — старый добрый Джордж Ривз[50] — всегда мог прилететь на помощь с черно-белого экрана.
Она прислушалась. Тишина. И затем — опять это царапанье, скребущий звук, повторяющийся снова и снова. Специально. По скорлупке ее квартиры. Царап, царап, царап. Никаких деревьев или свисающих веток не было возле стен или окон. В Лас-Вегасе деревья и кусты не растут, если их не поливать, а поливать дорого, и Электра могла себе позволить развести зелень только вокруг бассейна.
Босые ноги Темпл коснулись пола спальни. Паркет не мог остудить горящие ступни. Она тихонько двинулась вперед сквозь знакомую полутьму, мечтая о каком-нибудь оружии, мечтая о Максе, который сам по себе был — обоюдоострый меч.
В гостиной красивая французская дверь, ведущая на балкон, выглядела крайне ненадежно: всего лишь стеклышки, рама и тонкие неубедительные рейки. Она вообще когда-нибудь запирала ее на ночь? Обычно Темпл чувствовала себя такой защищенной, что забывала это делать.
Царап, царап, царап.
Стоп.
Тишина.
Она же двигалась. Ее могли услышать.
Темпл затаила дыхание. Она чувствовала, как ее легкие расширяются.
Царап, царап, царап. Слишком настойчивый звук, чтобы исходить от чего-то неодушевленного.
Может быть, это Макс. Вернулся. Это было бы на него похоже: тайное явление в ночи. Сюрприз!..
Царап, царап, царап.
Темпл схватила керамическую фигурку павлина ар-деко, стоящую на столике. Хвост мог сыграть роль неплохой дубинки. Она прокралась к двери, чувствуя себя голой в своей тонкой футболке, чувствуя холод в теплой, душной комнате.
49
50