Хоть колодец наполняй.
Он глубок, с тремя ключами,
Полноводными ручьями.
А в одном ручье - отрава,
А в другом - огонь и лава,
А еще в ручье последнем
Яд для сердца, яд смертельный.
Мариула замолкла. Бледное лицо ее все еще отражало ту печаль, о которой она рассказывала в песне.
- "Он глубок, с тремя ключами, полноводными ручьями..." - задумчиво повторил Котовский.
- Обрати внимание на лица слушателей, - шепнул Васюков, - они стоят как зачарованные, а вон та, около яблони, - у нее слезы на глазах!
Но Котовский и сам подозрительно отворачивался и тер кулаком глаза. Затем он улыбнулся Васюкову и стал рассказывать:
- Ты в первый раз слышишь дойну? Это только первая часть. Молдавская дойна состоит из двух частей. В первой - грусть, "дора", как бы размышления о страданиях народа. Но затем - ты сейчас услышишь - заунывные звуки сменятся бодрым напевом, песней без слов. Вот! Слышишь? Дойна переходит в танец! Народ не знает, как выразить словами свои мечты. Но в танце, в движении - столько силы!
Пляс становился все более стремительным и втягивал все новых танцоров. Как будто они хотели стряхнуть с себя навеянную грусть. Как будто не хотели поддаваться отчаянию.
Совсем уже вечерело. Звезды запутались в ветках яблонь и там трепыхались, как мелкая рыбешка в сетях.
Но Васюкова уже не интересовали звезды. Он опять стал торопить Котовского: он был очень прилежен и исполнителен. И они помчались по душистым полянам. Пожалуй, если сегодня дежурит надзиратель Комаровский, он может заметить две пустые постели...
- Лишь бы миновать коридор, - шепотом говорил Васюков, - тут главная опасность.
Они осторожно пробирались в спальню, стараясь пройти незамеченными, чтобы не попасть на глаза дежурному.
На следующий день на уроке истории учитель рассказывал об Испании, и раз уж об Испании, то, конечно, о тореадорах, о том, как устраиваются народные зрелища и тореадоры побеждают быков.
После урока Котовский заявил, что нет ничего удивительного, если человек оказывается сильнее быка.
- Бык сильный, но он неповоротливый. Кроме того, он слишком горячится, излишняя горячность всегда вредит делу.
Насмешливый Стефан Кябур, который всегда любил подзадоривать и подбивать на какие-нибудь споры или пари, подхватил:
- Котовский у нас - что и говорить - силач необыкновенный. Уж он-то безусловно повалит быка.
- Я думаю, что в этом нет особенной заслуги, - ответил Котовский, - я не сильнее его, но я хитрее и поворотливее.
- Гриша, - остановил Скутельник, благоразумный, рассудительный малый, - ты не слушай его, видишь, он тебя нарочно поддразнивает.
- Конечно, это чепуха, - согласился толстяк Загура, - идемте лучше завтракать. Тореадоры - это люди натренированные. Да и те обычно кончают тем, что бык продырявливает их рогами.
Казалось бы, спор на этом должен был кончиться. Но Котовский во всеуслышание заявил, что справится с быком, и предложил устроить настоящий бой быков, на котором он выступит в роли тореадора. Конечно, начальство не разрешило бы подобной забавы. Но если выбрать день, когда дежурит Якименко, который всегда напробуется домашних наливок, заберется куда-нибудь в прохладу и дрыхнет, поручив ученикам предупредить в случае появления директора... Если к тому же отпустить домой со скотного двора унылого Дормидонта, пообещав за него доглядеть за скотом... то, пожалуй, все пройдет благополучно...
- Я решительно возражаю! - сердился Скутельник. - Представьте, что Котовского повалит бык, а это почти наверняка случится...
- Ну что ж, скажем: несчастный случай.
- Ведь никто его насильно не заставляет. Пусть вперед не хвастает!
Одним словом, "бой быков" состоялся. Место за конюшнями было отведено, "публика" поместилась в полной безопасности - под навесом сарая. Свирепый бык Черт, которого водили на цепях и на которого приходили смотреть как на чудище, был выпущен на свободу. Он вымахнул из стойла, остановился, опустив могучую голову, исподлобья озирая поле. Никого. Только один мальчик, в обыкновенной одежде, спокойный, стройный...
- Может быть, прекратим, пока не поздно? - пробормотал Скутельник. У него было доброе сердце.
Но все уже были в необыкновенном возбуждении, все ждали, что будет дальше, и никто не ответил на это запоздалое предложение: бык уже мчался прямо на мальчика, мчался с налитыми кровью глазами, раздувая ноздри...
Все обмерли. Васюков, который долго упрашивал Котовского отказаться от этой затеи, зажмурился.
Котовский спокойно ждал. На вспаханной земле у быка увязали ноги. Он мчался, разбрасывая комья земли. В последний момент Котовский увернулся и бык промчался мимо не в силах сразу остановиться.
- Здорово! - воскликнул кто-то в восхищении, но на него зашикали.
Бык повернул обратно. И снова все замерли в ожидании, и снова юный тореадор обманул быка.
- А ведь, пожалуй, он прав, - пробормотал Стефан Кябур, - на стороне быка грубая слепая сила, на стороне Котовского - ловкость, ум, точный расчет.
Бык пытался сделать передышку, но Котовский заставил его безостановочно бегать и все больше свирепеть от неудач. И вот уже бык стал заметно уставать, от него валил пар, он громко дышал, мотал туполобой головой, бил хвостом. Вот он, пролетев уже который раз мимо увернувшегося мальчика, споткнулся на меже и повалился на колени, тотчас вскочил и опять стал разыскивать, где этот ненавистный, которого он никак не может сокрушить...
Гриша добился своего: измотал вконец яростного Черта, схватил его за рога, повалил на землю и хлестнул нагайкой. Теперь уже никто не мог сдерживаться, все ревели от восторга, как заправские зрители испанского представления.
Но Котовский подошел и спокойно объяснил, больше обращаясь к Васюкову, что человек, развивающий свои способности, тренирующий волю и делающий гимнастику по системе Анохина, всегда восторжествует над слепой стихией.
- Т-тут и удивляться нечего, - говорил он, - при настойчивости всякий может сделать то же самое.
Но желающих повторить его опыт не нашлось.
Вот тогда-то и познакомился Котовский со студентом. Очень интересный студент. Он рассказывал захватывающие дух истории. Он говорил, что всякая власть консервативна, что вообще не надо никакой власти, нужно дать человеку привольно жить.