Несмотря на то что жила дивизия самым обыкновенным образом, строго, деловито, по-военному, Николаю Орешникову все казалось необычным, все вызывало острый интерес.
«Вот они какие, красные, — думал он постоянно. — Вот они какие, большевики!»
Совершенно особое впечатление произвел на Орешникова «Интернационал». Он присутствовал на митинге-концерте. Лектор ему не понравился, концерт был посредственный. Но вот по предложению председательствующего был исполнен гимн… Орешникова поразил даже не самый мотив, не слова, а выражение лиц исполнявших гимн. Пели все присутствующие, весь зал, причем все встали, и была в этом пении суровая торжественность и, как казалось Орешникову, что-то религиозное, восторженное.
Общее настроение увлекло его, и он сам незаметно стал подтягивать:
Он весь день находился под впечатлением этого пения.
Когда дивизия участвовала в ликвидации бандитских шаек и Орешникову пришлось на деле столкнуться с возмутительными фактами, самому увидеть жестокость, дикость бандитов, самому снимать с виселиц пойманных бандитами комсомольцев, председателей сельсоветов, сельских активистов, когда самому Орешникову пришлось и вылавливать этих разбойников и даже выдержать несколько настоящих сражений с ними, — Орешников утратил чувство настороженности.
И когда в числе других он был награжден орденом, он уже с полным достоинством и удовлетворением принял эту награду.
Его от души поздравляли.
— Служу трудовому народу! — отчетливо и громко произнес он.
7
Начинали сеять хлеб на полях. Котовский настоятельно требовал, чтобы Красная Армия помогала трудовому крестьянству.
— Мы должны и подводу дать бедняку, у которого бандиты лошадь угнали, и сами встать рядом с ним, поработать. Нужно, чтобы народ полюбил красноармейца, чтобы понял, что красноармеец — его друг и защитник.
Однако в посевной кампании котовцы не успели принять участия. Перед ними была поставлена новая трудная задача: ехать в Тамбовщину для борьбы с кулацкими бандами Антонова. Бригаду Котовского посылали на этот участок по рекомендации Фрунзе.
— Если ему поручить — значит, дело будет сделано. У него на врагов революции тяжелая рука! — говорил Фрунзе, выдвигая эту кандидатуру.
И вот уже отпечатаны на машинке строки приказа: «24 апреля начать отправку в Тамбовщину бывшей Отдельной кавбригады, выделив ее из состава Семнадцатой дивизии».
Поданы вагоны. Отдельная бригада размещает коней. Некоторые кони спокойно занимают свои места в новом стойле на колесах. Другие встают на дыбы, отбиваются, шарахаются от железнодорожного состава… Хохот… окрики… ржание… топот копыт…
Котовский сам наблюдает за погрузкой. Новый командир Семнадцатой дивизии, прощаясь, благодарит Котовского:
— Под вашим руководством, как начальника дивизии, все части получили единую спайку…
— Не сюда, не сюда! — кричит Котовский, поглядывая на платформу. — В следующий вагон заводите!
Свисток паровоза. Тронулся последний эшелон. Замелькали поля.
Заливается песня, переборы двухрядки такие, что хватает от разъезда до разъезда. Каждая теплушка поет. В каждой своя песня и свой припев:
Зеленеют озими. Садят картошку на огородах. Летят, спешат облака, а всё отстают от поезда.
Штабной вагон такой же, как и все остальные, только стол посредине. Котовский и комиссар Борисов перечитывают приказ командования, обсуждают задачи, знакомятся с обстановкой и районом мятежников.
— Воспользовались, негодяи, что войска переброшены на фронт! говорил, хмурясь, Котовский. — Смотри, как разгулялись!
— Да, — разглядывал карту Тамбовской губернии комиссар, — Тамбовский, Кирсановский, Борисоглебский уезды захвачены антоновцами.
— Что это за газета?
— «Известия» Тамбовского губисполкома. Пишут, что бандиты расхищают имущество кооперативов и коммун… убивают семьи красноармейцев… Пленным красноармейцам сдирают кожу на руках — делают «перчатки», вырезают полосы на теле — «ремни»…