— Если только этот н-негодяй н-на поверхности земли — я его отыщу!
Котовский не мог привыкнуть к мысли, что Ивана Федоровича нет и ничего уже нельзя тут сделать. Но поймать и уничтожить предателя — это его прямое дело, его святой долг.
Поиски долго не давали результатов. И вдруг обнаружили Ракитникова в Одессе: видели, как он шел преспокойно по улице, раскланивался со знакомыми офицерами, а затем исчез в подъезде ресторана.
— Пока он сядет за столик и закажет украинский борщ и шницель по-гамбургски, мы уже будем там, — сказал Котовский.
Несколько дружинников быстро превратились в военных. Котовский привычно облачился в офицерский китель.
— Пошли! — объявил он, накладывая перед зеркалом грим.
— Если будет сопротивляться — стреляем? — спросил Вася, заранее предвкушая удовольствие пустить пулю в лоб провокатора, предавшего самого Ласточкина.
— Нет, возьмем живьем! — ответил Котовский. — Пусть он сначала все расскажет.
Больше он ничего не добавил. Куда они денут его? Как поведут? Ведь он может крикнуть, позвать на помощь…
В ресторане было много народу. Обстановка пышная. Белые скатерти, толстые метрдотели, позвякивание рюмок, блестящие судки… Это было священнодействие. Разговаривали тихо. Или даже вовсе молчали, придерживаясь золотого правила: когда я ем, я глух и нем. В воздухе носились дразнящие запахи лаврового листа, мясного бульона, и сочных котлет. Мундиры… фраки… дорогие меха… голые плечи… браслеты…
Рассеянно смотрят посетители, как вваливаются в ресторан военные и топают между столиков. Ракитникову и в голову не приходит, что это имеет к нему какое-нибудь отношение. Он уже приступил ко второму блюду и маленькими глотками пьет белое вино.
— Виноват, — козыряет офицер, склоняясь над ним, — я попрошу вас предъявить паспорт.
— Я? Паспорт? С какой стати? И не подумаю.
— Вы задерживаете нас. Поторопитесь.
— Странно! Паспорт, конечно, у меня есть…
— Фамилия?
— Евтихий Павлинович Ракитников.
— С каких пор вы стали Ракитниковым?
— Знаете… это уже слишком!
За столиками перешептываются:
— Кажется, сцапали. Наверное, красный… Какой-нибудь террорист…
— Прекрасно у нас работает контрразведка!
— Так и надо! Нельзя спуску давать! Хватать их без всякой жалости!
— Ха-ха! Слышали? Паспорт на Ракитникова, а сам, вероятно, Сидоров или Петров!
— Я вас попрошу проследовать за мной, — вежливо, но решительно говорит офицер.
— Пожалуйста! — обиженно бормочет Ракитников. — Уверяю вас, что это недоразумение. Меня здесь хорошо знают!
— У меня есть приказ, я не сам выдумал. Выясним — и отпустим. Что делать? Мы обязаны проверять.
Ракитников заранее торжествует. Хорошо же! Он пойдет! Но когда все выяснится, он пожалуется самому Иваницкому! Что это за безобразие? Днем хватают людей!
На улице Ракитникова окружают конвоиры. Он спокоен. Чем скорее его доставят в контрразведку, тем лучше!
— Позвольте! Куда же мы идем?
— Вас будет допрашивать сам главнокомандующий.
— Ничего не понимаю. Я вас прошу об одном: позвоните в контрразведку, капитану Мыльникову.
— Вот Мыльников меня и послал. Однако кончайте разговоры.
Провокатор понял все только тогда, когда его привели на конспиративную квартиру и он увидел представителей ревкома.
Котовский смотрел на его поникшую фигуру. Спросить бы его, почему предал? Исходя из каких-нибудь убеждений? Или за деньги? Или просто по слабости характера: заставили — и пошел?
— Итак, вы были связаны с капитаном Мыльниковым? От него вы и получили задание проникнуть в подпольный губернский комитет?..
Три дня допрашивали Ракитникова. Сначала он предал секретаря губкома. Теперь он, с противной дрожью в голосе, жалкий и ничтожный, выбалтывал все, что знал о деникинской контрразведке.
Через три дня ему объявили приговор революционного суда.
Он был расстрелян.
9
Ничего не могли понять, не могли приложить никакой мерки к этой огромной стране, к этой силище, к этому народу-сфинксу, к этому восточному богатырю некоторые тонкие, ловкие, прожженные, видавшие виды иностранные дипломаты, мыслители, торговцы невольниками, атташе, наблюдатели, завоеватели, коммивояжеры. Почему это никак нельзя завоевать, поставить на колени, просто обмануть, наконец, эту, казалось бы, такую простую, добрую, отзывчивую и приветливую страну?
Четырнадцать держав взялись объединенными усилиями покончить с этой неслыханной затеей — построить государство на совершенно новых основах. Ни много ни мало — четырнадцать держав!