Вскоре повстречались они с Васюковым на поле. Нужно было мотыжить. Мотыга была тяжелая. Васюков никак не мог приспособиться к ней. Мальчики тотчас подметили, что он мотыги никогда и в руках-то не держал. Начались шутки, поддразнивание.
— Смотрите, смотрите, ребята, ведь это прямо-таки богатырь!
— Ого! Да он нас всех землей забросает!
— По ноге! По ноге ударил! Это новый прием!
Котовский молча взял мотыгу у Васюкова.
— Тут, Витя, ничего нет мудреного, — сказал он спокойно, — и только дураки могут хвастаться своим умением мотыжить…
Шутники прикусили языки.
— Даже медведя можно обучить этой работе, подумаешь, какая сложная машина. Мотыга! А ты вот держи ее так… и р-раз! Видишь, как получается? Ну-ка, попробуй.
С тех пор у Вити с Котовским и дружба повелась — и всякие насмешки прекратились.
Однажды ночью, во время дежурства, Котовский предложил:
— Идем, пугнем немножко наше начальство.
— А как?
— Вот увидишь.
Они вышли в поле. Глянули на высокое звездное небо, на притаившийся, притихший, замерший в тишине ночи сад… Котовский неподражаемо ловко изобразил завывание волка. Вот переполошатся! Ведь волкам есть чем поживиться на животноводческой ферме. Будет наутро разговоров, что появились волки и разгуливают под самыми окнами директорской квартиры.
— Сегодня мы пойдем в деревню на молдавский жок, — объявил как-то Котовский своему приятелю Васюкову. — Там ты увидишь одну девушку… такую девушку…
— Я знаю, что такое молдавский жок, — заявил Васюков. — Жок — это танец.
— У молдаван есть поговорка: льет воду в колодец… Так говорят о бестолковых людях.
— По-твоему, я бестолковый?
— Хуже. У тебя как-то неинтересно все получается. «Жок — это танец». «Зимой холодно, летом тепло»… Я ему говорю о замечательной девушке, а в ответ слышу равнодушные рассуждения.
— Но ведь я согласен пойти на этот жок.
И они пошли. Деревня Ливадэшти разбросана по овражкам на берегу мелководной реки. Голубые и светло-зеленые фасады домиков расписаны синими полосами. Около каждого домика плодовые деревья. Кое-где виднеется журавль колодца или высятся, как одинокие стражи, пирамидальные тополя.
Васюков только что намеревался сказать что-то такое поэтичное о живописной местности. Но не успел этого сделать.
— Удивительное дело, — сказал Котовский, когда они миновали мостик и попали на деревенскую улицу, — на первый взгляд, как будто простенькая хорошенькая деревенька. Как ситцевое платье — и нарядна и незатейлива. А вглядеться — какое жалкое существование. В Молдавии один курган носит название «Курган рабства». Мне почему-то всегда это вспоминается, когда я смотрю на лачуги молдаван…
— А где же девушка? — спросил Васюков.
На «пристьбе» — на завалинке одного из домиков — много молодежи. Вот он — танец! Мелодично звенят струны самодельных музыкальных инструментов. Медленно движутся танцующие.
Котовского знали. Тотчас потеснились, чтобы дать ему и Васюкову место. Рядом с ними оказался старый молдаванин. Он вздыхал и все смотрел на танцоров. Видно, когда-то и сам был завзятым исполнителем жока.
Котовский вежливо спросил его, как живется.
— Вяцэ рэ! — ответил старик спокойно. — Плохая жизнь.
И опять смотрел слезящимися, потухшими глазами на медленно двигающиеся танцующие пары.
Вечерняя заря угасала над деревней. Обрисовывались на фоне румяного неба очертания домов, изгородей. Листья айвы лепетали о чем-то невеселом. Яблони толпились вокруг танцующих. От реки плыли запахи сырости, прохлады, гниющих камышей…
— Пора идти, — напомнил Васюков. — Могут заметить наше отсутствие, и будут неприятности.
— Подожди! Сейчас она будет петь…
— Кто?
— Как кто? Конечно, она, Мариула!
И действительно, красивая смуглая молдаванка, сидевшая на скамейке под грушевым деревом, затуманилась, загрустила, пока парень перебирал легкие струны гуслей. Затем сразу взяла за сердце своим низким, грудным голосом. Взяла и не отпускала.
— Какие слова! — вздохнул Котовский.
Молдаванка пела:
Изо всех дверей появлялись женщины, выползали старухи, теперь и под деревьями и дальше, возле изгороди и колодца, толпился народ. Замолкли шутки, утихли разговоры. Все слушали. И Васюков видел, как напряженно, всем существом, слушает дойну Котовский.