Мариула замолкла. Бледное лицо ее все еще отражало ту печаль, о которой она рассказывала в песне.
— «Он глубок, с тремя ключами, полноводными ручьями…» — задумчиво повторил Котовский.
— Обрати внимание на лица слушателей, — шепнул Васюков, — они стоят как зачарованные, а вон та, около яблони, — у нее слезы на глазах!
Но Котовский и сам подозрительно отворачивался и тер кулаком глаза. Затем он улыбнулся Васюкову и стал рассказывать:
— Ты в первый раз слышишь дойну? Это только первая часть. Молдавская дойна состоит из двух частей. В первой — грусть, «дора», как бы размышления о страданиях народа. Но затем — ты сейчас услышишь — заунывные звуки сменятся бодрым напевом, песней без слов. Вот! Слышишь? Дойна переходит в танец! Народ не знает, как выразить словами свои мечты. Но в танце, в движении — столько силы!
Пляс становился все более стремительным и втягивал все новых танцоров. Как будто они хотели стряхнуть с себя навеянную грусть. Как будто не хотели поддаваться отчаянию.
Совсем уже вечерело. Звезды запутались в ветках яблонь и там трепыхались, как мелкая рыбешка в сетях.
Но Васюкова уже не интересовали звезды. Он опять стал торопить Котовского: он был очень прилежен и исполнителен. И они помчались по душистым полянам. Пожалуй, если сегодня дежурит надзиратель Комаровский, он может заметить две пустые постели…
— Лишь бы миновать коридор, — шепотом говорил Васюков, — тут главная опасность.
Они осторожно пробирались в спальню, стараясь пройти незамеченными, чтобы не попасть на глаза дежурному.
На следующий день на уроке истории учитель рассказывал об Испании, и раз уж об Испании, то, конечно, о тореадорах, о том, как устраиваются народные зрелища и тореадоры побеждают быков.
После урока Котовский заявил, что нет ничего удивительного, если человек оказывается сильнее быка.
— Бык сильный, но он неповоротливый. Кроме того, он слишком горячится, излишняя горячность всегда вредит делу.
Насмешливый Стефан Кябур, который всегда любил подзадоривать и подбивать на какие-нибудь споры или пари, подхватил:
— Котовский у нас — что и говорить — силач необыкновенный. Уж он-то безусловно повалит быка.
— Я думаю, что в этом нет особенной заслуги, — ответил Котовский, — я не сильнее его, но я хитрее и поворотливее.
— Гриша, — остановил Скутельник, благоразумный, рассудительный малый, — ты не слушай его, видишь, он тебя нарочно поддразнивает.
— Конечно, это чепуха, — согласился толстяк Загура, — идемте лучше завтракать. Тореадоры — это люди натренированные. Да и те обычно кончают тем, что бык продырявливает их рогами.
Казалось бы, спор на этом должен был кончиться. Но Котовский во всеуслышание заявил, что справится с быком, и предложил устроить настоящий бой быков, на котором он выступит в роли тореадора. Конечно, начальство не разрешило бы подобной забавы. Но если выбрать день, когда дежурит Якименко, который всегда напробуется домашних наливок, заберется куда-нибудь в прохладу и дрыхнет, поручив ученикам предупредить в случае появления директора… Если к тому же отпустить домой со скотного двора унылого Дормидонта, пообещав за него доглядеть за скотом… то, пожалуй, все пройдет благополучно…
— Я решительно возражаю! — сердился Скутельник. — Представьте, что Котовского повалит бык, а это почти наверняка случится…
— Ну что ж, скажем: несчастный случай.
— Ведь никто его насильно не заставляет. Пусть вперед не хвастает!
Одним словом, «бой быков» состоялся. Место за конюшнями было отведено, «публика» поместилась в полной безопасности — под навесом сарая. Свирепый бык Черт, которого водили на цепях и на которого приходили смотреть как на чудище, был выпущен на свободу. Он вымахнул из стойла, остановился, опустив могучую голову, исподлобья озирая поле. Никого. Только один мальчик, в обыкновенной одежде, спокойный, стройный…
— Может быть, прекратим, пока не поздно? — пробормотал Скутельник. У него было доброе сердце.
Но все уже были в необыкновенном возбуждении, все ждали, что будет дальше, и никто не ответил на это запоздалое предложение: бык уже мчался прямо на мальчика, мчался с налитыми кровью глазами, раздувая ноздри…