— Ничего, каникулы у вас кончатся, а тут и война кончится, и откроется ваша школа.
Такой ответ сразу вызвал оживление:
— Чего он там балакает? — торопился из хаты сморщенный, взлохмаченный, желтый, как цибуля, дед, на ходу накидывая бараний полушубок, который, казалось бы, и не к месту в такую жаркую пору.
— Война, говорит, дедусь, скоро кончится.
— Хлеба топчут, убирать надо, об этом не объясняет?
И стал библиотекарь рассказывать, как напали поляки, как без объявления войны захватили они города и села, стали пороть мужиков, отнимать у них помещичью землю…
— Велик был гнев народа, — говорил библиотекарь. — Всюду записывались добровольцы. Партия призывала трудящихся на борьбу с панами. Уже сейчас мобилизовано не менее пятнадцати тысяч коммунистов. Второй Всеукраинский съезд комсомола постановил направить на фронт двадцать пять процентов своего состава…
— Що це таке? — наставляет дед свое заросшее волосами ухо. — Що вин каже?
— Он говорит, диду Семен, дуже богацко красного войска пришло бить панов.
— Добре, добре! — кивает дед. — Хай паны идуть откуда прийшлы.
— На первых порах, — продолжал рассказывать библиотекарь, Пилсудский имел некоторый успех. Но вскоре ему пришлось почувствовать крепкие удары Красной Армии. Много славных дел впишет в историю война с белополяками. Много мужества проявили в боях советские воины. Пришла сюда знаменитая Первая Конная — армия Буденного, пришла одержавшая много побед Чапаевская стрелковая дивизия, прибыли лихие наездники Башкирской кавалерийской дивизии. Червонной казачьей дивизии, сражается непобедимая Сорок пятая стрелковая дивизия, бьет врага Отдельная кавалерийская бригада Котовского.
— Що вин казав? — волновался дед.
— Вин каже: Котовский прыихав до нас.
— Эге ж! Дуже перелякаются паны! — закричал дед, зашелся старческим беззвучным смехом и даже хлопнул шапкой о землю. — О це дило!
Библиотекарь дал ему газету:
— Бери, дед, прочтут тебе внуки, а потом пригодится на закрутки.
Еще роздал брошюры и газеты, и возок тронулся дальше.
Дед не истратил газету на курево. Он бережно хранил ее на божнице.
2
В кавалерийской бригаде условлено, и все это знают: в каком бы селе ни разместился штаб, он разместится в доме священника или ксендза. Это всегда лучшее на селе жилище. И внешне дом священника отличается от других. Любой встречный сразу же укажет, где «живет батюшка». Этого правила котовцы придерживались неизменно. Сюда привозят почту, сюда приходят связные.
Поэтому Няга, прискакав в большое село, раскинувшееся возле раскудрявой березовой рощи, направился прямиком к церкви и быстро нашел поблизости от нее исправный хорошенький домик под железной крышей, с садом и палисадником, амбарами и цепной собакой.
Няга ждал письмеца от одной особы, оставленной им в Ананьеве. Вот почему иной раз усталый, и конь уже еле передвигает ноги, а все же заедет в штаб.
В штабе знают, что командир оставил в Ананьеве невесту, что они после войны должны встретиться, и, завидев его еще в окно, уже роются в пачке писем, ищут на букву «Н». Все полны участия, все переживают эту историю, этот «роман», жалеют Катю, жалеют Михаила Нягу, спорят о том, следовало ли им немедленно пожениться или лучше мучиться и ждать, следят, чтобы он чаще посылал письма…
Слышно, как хлопнули двери в сенцах, как шарят в темноте, отыскивая скобу двери. Няга входит, громыхая клинком, позвякивая шпорами.
— Есть! — кричат ему сразу же в несколько голосов и Юцевич, и писари, и Машенька Ульрих.
Он смотрит: где же? Кто из них держит в руке заветный конверт? И хотя конверт обыкновенный, Няге он кажется самым красивым конвертом, совсем особенным, он отличил бы его среди тысячи других.
Тут же торопливо отходит в сторону, останавливается у окошка и разрывает конверт. Штабные работники «утыкаются» носами в бумаги, делают вид, что знать ничего не знают и даже значения не придали, — читает и пусть себе читает командир.
«Дорогой Миша! С тех пор как ты уехал, город стал постылым, солнце не сияет, весна не радует. Мама принесла недавно мясо, сделала любимые мои котлеты, а у меня и глаза не глядят, ничто-то мне не мило без тебя, Мишенька, что бы я ни делала — по улице иду или сплю, — все думаю о тебе. Мама спрашивает: „Что с тобой, доченька?“ — а я ей ничего не ответила, только вышла в сени и немного поплакала. У нас уже стаял снег, скоро зацветет черемуха, от тебя опять не было письма, и так тревожно за тебя, родной мой, не нахожу места. Я знаю, что ты бы нашел у себя в Бессарабии девушку лучше, чем я, я — самая обыкновенная, но так любить, как я, никто тебя не сможет, потому что сильнее любить невозможно…»