Банду Заболотного удалось настигнуть на привале в деревне. Невозможно было остановить общего гнева! И после того как промчались по деревенским улицам конники, разя направо и налево, от Заболотного ничего не осталось. О банде Заболотного теперь можно узнать только понаслышке. Пленных не было. Спасшихся тоже.
Самого Заболотного нашли спрятавшимся в колодце. Он висел на веревке, усевшись верхом на колодезную бадью. Вытащили за рыжую бороду и прикончили тут же, у колодца.
И только когда все было сделано, перевели дух.
— Ну, теперь все, кажется, — произнес Криворучко. — С этим делом покончено.
— Воздух чище, — согласился Иван Белоусов.
Прошло много времени. Все избегали говорить о Петьке. Так няня чувствует себя виноватой, если недосмотрит и дитя упадет, ушибется, набьет шишку на лбу. Большое горе молчаливо, настоящее чувство скрытно и застенчиво.
Однажды бригада стояла в поселке. Как всегда, деревенские мальчишки окружили Котовского. Особенно один, беловолосый, шустрый, так и не сводил очарованных глаз с большого дяди в красных галифе. Он восхищенно разглядывал и его сильные руки, и золотой эфес, и черные смелые глаза.
И вдруг командир произнес что-то непонятное, не относящееся к делу:
— Глупый мальчишка! И куда его понесло? И чего мы смотрели?..
Голос командира был теплый. Потом он поднялся, как бы стряхивая грустные мысли.
Деревенские мальчишки смотрели на высокого дядю с восхищением. А вскоре появился в бригаде трубач Шурка — способный и бойкий. И снова зазвучал боевой призыв-сигнал «В атаку».
5
В Волочиске, в тот же час, как он был захвачен, Марков и Белоусов лазили по поездам и нашли спрятавшегося в тамбуре министра, упустившего момент, чтобы бежать через границу, а затем раскопали богатейший архив: документы, разоблачающие подрывную работу неких соседних и несоседних государств.
Один документ касался Котовского. Его читали и перечитывали все в бригаде. Котовский пояснял, что письмо, найденное в архиве, писал командующий «Третьей армией» Перемыкин, а посылал он письмо Борису Савинкову — эсеру и террористу, причинившему много зла Советской стране.
Перемыкин писал:
«Итак, мое мнение — дело наше проиграно безнадежно. Проклятая петлюровская рвань драпает почем зря, не принимая ни одного боя. Котовский донимает нас по-прежнему; этот каторжник буквально вездесущ. Правда, командир Киевской дивизии генерал Тютюнник недавно хвастал, будто пощипал Котовского под Дубровкой, но я думаю, что этот желто-блакитный выскочка и бандит по обыкновению врет и дело обстояло как раз наоборот. В общем, плохо, господин Савинков, очень плохо».
Два дня хохотала бригада, читая вслух и снова перечитывая «послание».
— А кто он, Перемыкин? Генерал? Ну и потеха, братцы!
— Скажи, пожалуйста, белогвардеец, а понимает!
— Понимает, потому что мы ему «объяснили». Поймешь!
— Врет Тютюнник! Били мы его кажинный раз в обязательном порядке, причем — извиняюсь конечно — били и в хвост и в гриву.
— Главным образом в хвост!
— А что это под Дубровкой? Кто помнит?
— И помнить нечего, побросал пулеметы и смотался, вот и вся твоя Дубровка.
Захваченный в вагонах архив был передан в политотдел.
— Пригодится для истории, — говорил Котовский. — Пусть знают будущие поколения, с какой дрянью приходилось нам возиться, от кого охранять родину.
Рождественские морозы. Серебряный месяц как елочное украшение. Небо густо-синее, от этого еще белее кажется снег. Ходит дед Мороз по березнячку, по задворкам, палочкой постукивает. Ну и мороз загнул! Дух захватывает! Снег под ногами хрустит, каждый шаг звонко отдается в обледенелом воздухе.
Крепкие морозы стоят на Украине. А там еще жди крещенских! Дым из печных труб уходит вверх узеньким столбиком. Звезды вмерзли в небо. Тишина. А потом как налетит ветер, как начнет по селам гулять метелица, света божьего не видно, от соседа до соседа не доберешься, такие наметет сугробы, с острыми гребнями, с зализами. Налетит и утихнет — разбирайся как хочешь!
Тридцать первого декабря, под самый Новый год, Котовский вступил в командование Семнадцатой кавалерийской дивизией. И в тот же день получил приказание преследовать банду Махно.
Нестор Махно не украсил памяти о себе славными делами. Черное имя его проклинают на Украине. Ни один атаман из всей батьковщины времен гражданской войны не совершил столько казней, погромов, как Нестор Махно. Свиреп был Махно, не было предела его вероломству. Никаких убеждений у него не было. Самый что ни на есть отъявленный бандит. «Идеи» ему придумывала окружавшая его свита: махровые анархисты, эсеры, с бычьей злобой кулачье и просто сорвиголовы. Так и прослыл Махно сторонником анархизма.