— А ты, Котовский?
— Управляющим в имении Скоповского.
— Ты-то сделаешь карьеру!
— Тем более, что у Скоповского, говорят, есть красивая дочка…
— Нет, братцы, те каштаны не про нас!
И они расстались, вновь испеченные агрономы, управляющие и виноградари.
Нельзя сказать, что новое положение было Котовскому по душе. Имение «Валя-Карбунэ», большое и благоустроенное, открыло перед Котовским новое, чего он еще не видел до сих пор отчетливо и что его сразу же неприятно поразило: это пропасть, которая разделяла крестьян, трудившихся на полях помещика, и господ, с их роскошью и мотовством.
Сам помещик Скоповский производил впечатление интеллигентного и культурного человека. Он даже щеголял тонкостью обращения и высокими запросами: у него была и богатая библиотека, и дорогие картины. Он любил говорить о просвещении, о прогрессе человечества… Но все-таки он не понравился Котовскому с первого же взгляда.
Да, он выписывает толстые журналы — «Вестник знания», «Русское богатство», — а кроме черносотенной газеты «Новое время» к нему приходят и либеральные: «Русское слово» и «Речь». Почтальон приносит приложения к журналу «Нива» — собрания сочинений Майкова, Станюковича, Чехова. Много поступает и иностранной литературы. И вместе с тем этот культурный человек произносит странные злопыхательские речи. Он не доверяет никому. Все люди — прохвосты. Каждый норовит меньше сделать и больше получить.
— Я не строю никаких иллюзий относительно этого двуногого. Каналья! И во всяком случае выгоднее думать о каждом, что он лодырь, мошенник, и ошибиться в этом, чем, наоборот, оказаться излишне доверчивым и в результате остаться в дураках.
Котовский слушал с возрастающим презрением. Откуда такое человеконенавистничество? На чем основано такое самомнение? И чем же замечателен этот лощеный, нафабренный, в шелковом белье, в бухарском халате и в колпаке с кисточкой, пресыщенный и самодовольный человек? Может быть, он осчастливил человечество новыми открытиями? Может быть, он создал духовные богатства? Почему он будет жить в вечном празднике, в излишествах, в неге?
Котовского удивило, например, что, получая из собственных своих садов, возделанных чужими руками, лучшие сорта винограда, яблок, слив, имея огромные запасы и свежих фруктов, и сушеных, и в вареньях, и в пастилах, и в маринадах, помещичье семейство еще выписывает из-за границы ящиками и корзинами всевозможные заморские диковины. К ним привозят ананасы и бананы, кокосовые орехи и финики… да всего и не перечислишь, только успевай размещать на складах и в погребах!
Но и этого, оказывается, недостаточно. Еще существует оранжерея и специально к ней приставленный садовник. Видите ли, им угодно, чтобы и в зимнюю пору, на рождество, подавалась к столу свежая земляника! Чтобы не переводились и спаржа, и огурцы, и зеленый лук!
А рядом, всего в каком-то километре, в деревнях копошатся и чахнут голодные дети, со вздутыми животами, в коросте и лишаях. Питаются люди — и то впроголодь — кукурузной мамалыгой, и косят людей эпидемические болезни, болеют они чесоткой, золотухой и черной оспой, завшивели в своей огромной беспросветной нищете…
С первых же дней работы управляющим имения поразил Котовского этот контраст, и он ходил ошеломленный, расстроенный, он не мог понять, не мог примириться. И все думал, думал об одном: «Почему же так получается? Разве это справедливо? Почему так устроена жизнь?»
Дом наполнен тетушками, приживалками, и все они изнывают от безделья, все они прожорливы, похотливы, злоязычны, все заняты дальнейшим устроением и обеспечением такой утробной и ведь дьявольски скучной жизни. О чем они мечтали? Какие у них были идеалы? Котовский с терпеливой настойчивостью исследователя, изучающего нравы каких-нибудь насекомых, разглядывал, выспрашивал обитателей помещичьего дома. Он понял: стремятся они получить наследство, выгодно жениться или выскочить замуж… и снова сидеть и раскладывать пасьянсы, и разбираться в сновидениях, пережевывать не новые новости и переваривать обильную пищу — изделия выписанных из-за границы поваров.
Котовский точно, по документам, знал, что Скоповскому принадлежит четыреста восемьдесят семь десятин отлично возделанной и удобренной земли. А в соседних Молештах есть крестьянские хозяйства в две десятины, а то и в одну — на десять голодных ртов.
— Сколько же может дать молока ваша Буренушка? — спрашивал с состраданием Котовский, разглядывая тощую корову крестьянина.
— А теперь уж мне не забота, сколько бы ни давала, — отвечал с невеселым смешком хлебороб. — Вот будет базарный день — отведу и продам. Сколько ни дадут: все равно кормить нечем, сдохнет до весны.