Митюшка был невероятно белобрыс, даже ресницы у него были, как у теленка, белые, а космы на голове, никак не поддававшиеся гребенке, походили на овсяный сноп в сильный ветер.
— Митюшка! Одна нога здесь, другая там! Газеты в киоске на углу! Быстренько!
— Мить! Пива! Две! Жигулевского!
— Митрий! Сроду тебя не дозваться! Покличь буфетчика, знаешь? В семнадцатый! Водки пусть еще принесет. Не хватило.
И Митюшка мчался опрометью в киоск на углу, в семнадцатый на втором этаже, на почту и во множество других самых неожиданных и невероятных мест. Он спешил, во-первых, потому, что хотел быстро выполнить поручение, во-вторых, потому, что было как раз самое интересное место в книге, которую он в это время читал. Он всегда читал, как только выгадывалась минутка затишья. Книги добывал всюду. Выпрашивал у жены буфетчика, у нее были исключительно трогательные переводные романы. Брал в библиотеке, где молоденькая библиотекарша Таисия Федоровна сама подбирала ему, что читать. Многие, уезжая, оставляли в номере книги, журналы, чтобы не везти лишней тяжести, — это тоже поступало в распоряжение коридорного. Митюша не читал, а проглатывал все, что удавалось раздобыть.
Вот эта страсть мальчугана к чтению и привлекла к нему внимание Котовского.
— Что это у тебя?
— «Суд идет». Ух и интересно! Не читали? Про Леньку Пантелеева! Про налетчика!
На следующий день Григорий Иванович застал его за чтением стихов Крайского. Крайского сменил Гоголь. Потом «Серебряные коньки» Доджа. Потом географический этюд «Почва и ее история». Потом «Королева Марго». Потом Блок… Невероятная смесь! Читает все, что попадет в руки! И где же ему во всем разобраться, все осмыслить?
В один из приездов Котовский застал Митюшку в слезах.
— Разве вы не знаете? Короленко умер, в Полтаве! Тот самый, который «Слепого музыканта» написал! И как это позволяют, чтобы писатели умирали? Неужели не найдется кого, чтобы умирать?
В другой раз Котовский узнал, что швейцар гостиницы — горький пьяница — угощает Митюшку:
— Ты кто есть? Коридорный. А коридорным по штату положено пить еще со времен Адама.
«Ох, пропадет парень! — с горечью думал Котовский. — А ведь есть в нем искра…»
Как-то он натолкнулся на Митюшку, мчавшегося по улице во весь опор.
— Куда?
— Из шестого номера велели барышень прислать.
— Постой, каких еще барышень?
— Каких! Ну, таких… обыкновенных.
— Вот что, Митя. Погоди, не спеши, разговор будет серьезный. Ты откуда родом? Беженец из Галиции? Понятно! Отец с матерью у тебя есть? Не имеется? В гостинице не нравится? Вижу. А учиться хочешь? Хочешь человеком стать? Так слушай, малец, мою резолюцию. Завтра я возвращаюсь домой поездом в семь пятнадцать. И тебя захвачу. Поедешь? Сначала мы тебя в порядок приведем, вон какая на тебе рубаха и вообще — вихры, например. С осени отдадим на рабфак. Решено и подписано?
…Ольга Петровна ничуть не удивилась. Не впервые Григорий Иванович подбирал заброшенных, несчастных ребятишек, растил их и выводил в люди.
— Вот тебе еще один сын, — сказал он жене по приезде. — Голодный, поди. Прежде всего накормить надо. Понимаешь, нельзя было его так оставить — что бы из него получилось? В жизни каждого человека бывает момент, когда он останавливается на распутье и не знает, что выбрать. Вот тут-то и надо вовремя подоспеть.
— Ясно, — спокойно отозвалась Ольга Петровна.
Опытным глазом осмотрела Митюшку и определила:
— Начнем с бани. А смену белья конфискуем из запасов Григория Ивановича.
И стало у Котовских одним членом семейства больше.
3
Насчет «запасов» Григория Ивановича было сказано слишком громко. Запасов, собственно говоря, не было. Из года в год шло неравное состязание: Ольга Петровна выкраивала, мудрила, совещалась с начальником снабжения Гусаревым, а позднее, в корпусе, с интендантом Верховским, но все ее усилия разбивались о беспечность Григория Ивановича.
Особенно переживала Ольга Петровна, когда он отдал отличные, мастерски сшитые, совершенно новые, ненадеванные сапоги.
Известно, что сапоги — гордость кавалериста. Красивые сапоги заветнейшая мечта. Это все равно что лента для девушки, «совсем как настоящий» пистолет для мальчишки или трубка вишневого дерева для заядлого курильщика.
И вот после долгих хлопот Ольге Петровне удалось сшить для мужа роскошные, с козырьком, на каблуках сапоги — не сапоги, а загляденье. Котовский был в восторге. Щупал, мял, примерял сапоги, прохаживался по комнате. Решил обновить их в Октябрьские праздники.