«Выдай такому-то столько-то муки, очень нуждается. Гриша».
«Прошу тебя, отсыпь сахару подателю сего, у него тетка больная… Постскриптум: и две банки тушенки! Не сердись! Обойдемся и без тушенки! Как ты считаешь? Твой Г.».
Вскоре Ольга Петровна сообщила Григорию Ивановичу, что все роздано, поэтому она просит с записочками больше никого не присылать.
Так оно и было на самом деле. Весь паек был роздан. Ольга Петровна не сердилась. Можно ли сердиться на Григория Ивановича? Уж такой он человек!
Или история с буркой. Удалось Ольге Петровне раздобыть для Григория Ивановича бурку.
— Это что? Это мне? А не лучше ли пустить это на подстилку Фоксу? предложил Григорий Иванович, упорно не называя бурку и говоря «это». Упомянув о Фоксе, он имел в виду бродячего пса, который самостоятельно выбрал себе хозяев и прочно прижился у Котовских, платя им глубокой собачьей преданностью и любовью.
— Как это Фоксу? — возмутилась Ольга Петровна. — Прекрасная бурка, и тебе она будет очень к лицу.
Долго бурка висела, пылилась, не находя применения, но однажды Ольге Петровне удалось настоять, чтобы Григорий Иванович ее надел: была отвратительная осенняя слякоть, дул холодный ветер, сыпалась с неба мерзлая изморось, а Котовскому как раз предстояло ехать на конференцию в Киев.
Возвращаясь обратно, Котовский понял, что бурка была очень кстати. Хотя снегу еще не было, но земля промерзла, таратайку так и подбрасывало на мерзлых комьях грязи, а ветер неистовствовал, завывал, свистел, взвихривал гриву коня и трепал кожух кучера Алешки.
— Стой! — крикнул вдруг Котовский.
На обочине дороги он увидел пастуха. Парнишка был в одной холщовой рубахе, босиком, и укрыться бедняге было негде — куда ни глянь, голая равнина, черные перепаханные поля да узкие межи и трава, подернутая инеем. Пастушонок прижался к мерзлому суглинку и не двигался. Понуро стояли в поле и не пытались даже щипать траву худоребрые рыжие коровы, сумрачно подставляя бока беспощадному ветру.
— Эй, дружище, поди-ка сюда!
Кучер недовольно наблюдал, что будет дальше. Зачем понадобился командиру несчастный заморыш? И вообще — к чему эта задержка, добраться бы поскорей до места да погреться чайком в жарко натопленной хате!
Однако то, что увидел кучер, привело его в такое негодование, что он забыл про холод: командир сбросил с плеч бурку и протянул ее пастуху. Парень ошалело смотрел на военного и не двигался.
— Бери, а то пропадешь в такую проклятую непогодь.
— Да что вы, товарищ командир! — не выдержал кучер. — Мыслимое ли дело! Что я буду говорить мамаше нашей, Ольге Петровне? Скажет, а ты чего смотрел, дурак?
— Пропадешь, говорю. Надевай без разговоров! — настаивал Котовский.
Пастух наконец решился, взял бурку, хотя все еще не мог ничего понять и осмыслить.
— Трогай, Алеша, а я малость разомнусь, буду бежать рядом, чтобы не замерзнуть. Тут уже недалеко. Ты не серчай, ведь я не какой-нибудь барин-помещик, чтобы прокатить мимо на вороных и глазом не моргнуть: нехай околевает.
— Добрый ты, командир, ох добрый! — сокрушенно вздохнул Алешка, подхлестывая лошадь и подбирая вожжи. — И чего ты такой добрый, не пойму…
— Я не добрый. Я — коммунист. Добрые да жалостливые бывали московские купчихи, что нищих на паперти наделяли. На рубль обманут — на копейку подадут.
4
Вскоре опять приехал Белоусов.
— Дорогой гость! — встретил его Григорий Иванович.
— А, Ванечка! Вот радость! — подхватила Ольга Петровна.
Такая приветливость хозяев сразу располагает и снимает всякую натянутость. Кто бы ни пришел к Котовским, его встречают с открытой душой.
Но Котовский сразу заметил, что у Белоусова какая-то забота: он хмурился, хотя и старался казаться веселым, болтая о всяких пустяках — о дорожных встречах, о погоде, и, видимо, только выжидал случая, чтобы поговорить с Котовским с глазу на глаз.
У Котовских, как всегда, было много народу. Тут был кое-кто из корпусного командования, были и приезжие, явившиеся по самым разнообразным делам. Был и начальник штаба корпуса Владимир Матвеевич Гуков, бывший полковник, окончивший в свое время Академию генерального штаба, замечательный старик и завсегдатай в доме Котовских.
Белоусов с видимым интересом слушал общий разговор за столом, а когда к нему обратились, охотно рассказал последние московские новости: жизнь налаживается, театры полны, магазины набиты товарами. Рассказал, как был у свердловцев на диспуте между пролетарскими писателями и футуристами. Слушал-слушал и ничего не понял. Но ругаются здорово.