Котовский потащил Владимира Матвеевича к себе в кабинет и тут же стал разглядывать материалы.
— Как я уже писал вам, задача по обороне будет решаться продолжительное время, причем каждый слушатель ВАКа должен пройти роли комкора три, комдива семь — правофланговая дивизия на участке корпуса, командира правофлангового полка седьмой дивизии, командира одного из батальонов этого полка и в конце концов командира одной из рот.
— Ясно!
— При этом необходимо детально изобразить на участке батальона и роты решительно все части до отдельных постов включительно. Представляете?
Владимир Матвеевич смаковал все эти перечисления. Он постепенно выкладывал из свертка материалы, с таким трудом добытые в ВАКе, при этом хитро подмигивал и хихикал:
— Вот, видите? Карта-одноверстка Юраши — Сокола и план северной части этого участка в масштабе сто сажен в дюйме в горизонталях. Представляете? И карта, и план — секретные, еле выпросил для вас под личную расписку. А как без них обходиться — подумали бы они!
— Спасибо! Это я сразу же под замок.
— Как я писал, первый семинарий закончился обслуживанием того размещения тыла тридцать первой стрелковой дивизии, какое я вам прислал с нарочным.
— Как же, как же, получил! Прорабатываю.
— Криворучко говорит, что руководитель признал его размещение вполне отвечающим данной обстановке. Вообще Криворучко не узнать. Стал относиться к нашим занятиям с несомненным интересом.
— Стреляться больше не собирается?
— Не скрою, трудновато ему приходится. На езду много времени уходит. А вообще — молодец.
Гуков деликатно, исподволь указал Григорию Ивановичу, какими источниками следует пользоваться для работы.
— Заочникам куда сложнее! Вот даже и книги, ведь не все вы найдете в Умани. Напишите, пришлю из Москвы. А еще лучше — сделаю выборки самого главного.
Помолчал-помолчал и добавил:
— Удивительный вы человек. Такую нагрузку, как у вас, не всякий выдержит.
Котовский побарабанил пальцами по письменному столу, видимо придумывая, как перевести разговор на другое: он не любил, когда его хвалили.
— Сына хотите посмотреть?
— Ого! Не все удостаиваются такой чести!
— Вы знаете, растет не по дням, а по часам. Я что-то думаю, обязательно ли ему быть военным? Может быть, пойти ему по научной части? Ближайшие десятилетия у нас — это техника, и только техника…
— Да, — грустно согласился Гуков, — если только не помешают… Кстати, не рановато ли решать вопрос о профессии, о призвании, когда у человека, в сущности, еще молочные зубы? А? Представляете?
— У меня самого во многих отношениях еще «молочные зубы», — вздохнул Котовский. — Наверстывать упущенное, осваивать новое… Главное, ведь военное дело — такая штука, что никогда нельзя захлопнуть книгу и сказать: «Теперь все!» Как только захлопнешь книгу, перестанешь следить за новинками, так и окажешься в обозе!
— Даже относительно обоза нужно многое знать.
Так они тихо обменивались мыслями, стоя около кроватки, в которой безмятежно спало еще ничего не ведающее, ничем не озабоченное существо.
9
Когда приехал Белоусов, Григорий Иванович и Ольга Петровна очень ему обрадовались.
— Не забываете нас, — приговаривала Ольга Петровна, наливая ему чаю.
— Ну что вы, Ольга Петровна! Вы для меня все — и родители, и воспитатели, и самые дорогие на свете люди!
Выглядел Белоусов превосходно. Правда, на лбу появилась глубокая морщина, скулы выдались, но в целом он производил впечатление здоровяка. Шла ему кожаная куртка, хотя Котовский и пошутил:
— Вы, Иван Терентьевич, как из романа Пильняка, ведь он коммунистов изображает каменными, саженного роста и обязательно в кожаной куртке, откуда столько кожи-то берут!
— И непременно еще метелица, — подхватил Белоусов. — Революция у него — метелица, дескать, подует-подует да и утихнет.
И добавил, усмехнувшись:
— Публика!
А потом уже другим тоном пояснил, что для его работы кожаная куртка незаменима.
— Ездить много приходится, — вздохнул он, — вся жизнь на вагонных лавках, и никогда не знаешь, в какую погоду попадешь. Выедешь зимой, вернешься летом.
— Либо дождик, либо снег! — засмеялась Ольга Петровна.
Любила она этих взращенных Котовским крепышей, без хитростей, без претензий, верных, надежных и очень человечных. Но среди всех любимцами у нее были Марков и Оксана да вот Ваня Белоусов, который, видите ли, стал уже Иваном Терентьевичем, не как-нибудь.