Марков сидел в оцепенении. Всего он ожидал: и жалоб, и слез, и проклятий по адресу непутевого сына, но только не того, что рассказала Анна Кондратьевна. Она замолкла, смотрела на него торжествующе и была несколько обижена, что он не выразил радости по поводу внезапного превращения Жени.
Наконец Марков пришел в себя. Буря мыслей, чувств пронеслась у него в голове. Он бросился к Анне Кондратьевне, обнял ее, расцеловал и только бормотал:
— Анна Кондратьевна! Анна Кондратьевна! Что же это такое?..
— Значит, рады?
— А как же! И главное, Анна Кондратьевна, какой сюжетный поворот, это же чудо! Самому бы никогда не выдумать.
3
Может быть, Марков долго бы еще кричал, вопил и силился объяснить Анне Кондратьевне законы сюжета и значение сюжетных поворотов, но в этот момент раздался звонок.
— Батюшки, а я и суп не поставила подогревать, заговорилась с вами… Пришел, пришел мой сыночек! Ключ, что ли, забыл? Чего звонит?
С этими возгласами Анна Кондратьевна бросилась открывать дверь, но вместо Евгения в квартиру ввалилась шумная компания юнцов.
— Куда вы? Куда вы? Говорю же, нет его дома!
— Ничего, бабуся, над нами не каплет, обождем.
— И ждать нет никакой надобности!
— Как же вы говорите, его нет, а это кто за столом сидит?
— Эжен! Или это не он? Пардон, боку бонжур, фрикасе! Ха-ха-ха!
Вся орава ввалилась в комнату и стала поочередно представляться Маркову:
— Ричард.
— Роберт.
— Мэри.
— Познакомимся: Марков.
— Не сердитесь, бабуся. Но Эжен нам нужен как воздух. Не обращайте на нас внимания, занимайтесь своим хозяйством, штопайте чулки и тэ-дэ и тэ-пэ. Мы как-нибудь займемся сами!
Марков разглядывал их. Их было пятеро. Две девушки, обе молоденькие, тоненькие, обе поражали обилием косметики на лице и противоестественными манерами. Можно было подумать, что они пародируют кого-то или невозможно переигрывают, изображая отрицательных, идеологически невыдержанных героинь из современной пьесы. Прически у них были ошеломляющие, с челкой и крутыми зачесами на ушах, походка вихляющаяся, платья до того короткие, что нельзя было ни нагнуться, ни сесть. Вначале Марков не расслышал, но из разговора понял, что одна из них — Мэри, а другая — Зизи. Двое молодых людей отрекомендовались Ричардом и Робертом, а третий оказался и вовсе без имени, он отзывался на кличку «Мабузо».
Марков смотрел на них с откровенным изумлением, ему не случалось встречать ничего подобного. Мабузо, в желтом свитере, в ярко-желтых ботинках, с подбритыми бровями на мелком незначительном лице, произвел на Маркова особенно сильное впечатление. Он ломался, неизменно награждаемый дружным смехом, коверкал русские и иностранные слова, придумывая какой-то «запрокидончик», «дундук», вместо tete-a-tete говоря «теточка с теточкой», а вместо «здравствуйте» — «дайте пять».
Роберт — долговязый, прыщавый — сам ничего не выдумывал, и роль его ограничивалась тем, что он при каждом трюке Мабузо дико хохотал. Ричард же молча, сосредоточенно щипал девочек и с удовольствием слушал, как они визжали.
— Do you smoke? — обратился Мабузо к Маркову.
— Вы спрашиваете, курю ли я? Нет, не курю.
— Какое разочарование! — паясничал Мабузо.
Долговязый Роберт дико захохотал, схватил яблоко из вазы, стоявшей на столе, и стал его грызть.
— Смотрите, смотрите, он ест яблоко! — вскричала Зизи.
Долговязый Роберт схватил книжку Маркова, прочел надпись, строго спросил:
— Писатель?
И, не дожидаясь ответа:
— Мабузо! Честь имею представить: твой коллега.
— Интэрэсно! — отозвался Мабузо. — В самом деле?
Повертел в руках книжку Маркова:
— Дивно! Сколько получили монет?
— Существуют ставки, — нехотя ответил Марков.
— Сек-рет? I understand you! Понятно!
— Хо-хо-хо! Уж Мабузо скажет так скажет!
— А вы стихов не пишете? — полюбопытствовала Зизи.
Ричард ущипнул ее, она взвизгнула.
— Милорды! А мы опаздываем! — посмотрел на часы Мабузо. — Эжен Эженом, а нам пора маршеном!