— И все сразу охватить? Этого не сумел бы сделать даже Лев Толстой.
— Он, конечно, не сумел бы. А ты должен суметь.
Такая решительность рассмешила не только Маркова, но и Анну Кондратьевну. Евгений посмотрел-посмотрел на обоих и тоже начал хохотать, даже вилку уронил на пол.
Но вот он перестал смеяться. Марков еще раз выслушал рассказ о том, как смерть Ленина заставила Стрижова одуматься, понять свои заблуждения и резко изменить жизнь.
— Не могу себе простить, что был таким дураком, не разобрался в очевидно ясной вещи! Ну ничего. Бывает. Ум за разум зашел. Теперь все. На всю жизнь. И знаешь: я счастлив.
— Ты мне еще не рассказал, на каком заводе работаешь.
— На ленинградском.
— А-а, понимаю. На энском?
— Вот-вот.
— И делаете вы энские изделия для военных целей. Понял, больше вопросов нет.
— Нас недавно Фрунзе навещал. Хвалил.
— Анна Кондратьевна, а что же вы поручение не выполняете?
— Какое еще поручение?
— Мабузо наказывал.
— Мабузо? — нахмурился Стрижов. — Опять они приходили?
— И просили тебе сообщить, что сбор сегодня у Шепетиловых или Шепталовых…
— Ну-ну. У Шаповаловых.
— И что будет Стелла.
Марков нарочно все это преподнес, чтобы посмотреть, как отнесется Евгений и прочен ли его разрыв с этой компанией.
— Ничего у них не выйдет, не пойду. Да и некогда мне, у меня курсы.
— А Стелла? — посмотрел Марков испытующе на друга.
— Стелла подождет. Кстати, никакая она не Стелла, а Сима, значит, Серафима. Ерундят ребята.
Марков заметил, что Анна Кондратьевна при упоминании Стеллы поджимает губы и осуждающе молчит — дескать, я не одобряю, а там дело твое. А Стрижову явно не безразлична Сима-Стелла, видно по всему, хоть он и старается не показать это. Марков усмехнулся: кажется, попал в точку. Что ж, если Стелла хороша и нравится Евгению, так тут возразить нечего, а матери… матери всегда считают, что все жены не достойны их прекрасных сыновей.
Стрижову пора было отправляться на курсы.
— Технику изучаю. Нашел свое призвание.
Марков проводил приятеля, и тот по старой привычке всю дорогу декламировал.
— Значит, стихам не изменил?
— Я не понимаю людей, которые уткнутся в технику и отрицают поэзию, литературу, музыку. Где же еще и учиться взлетам фантазии и вдохновению?.. Ну, так тебе куда? Направо? Жму руку, дружище. Скоро навещу.
5
Он сдержал слово и вскоре появился на Выборгской, в квартире Крутоярова. И пришел не один. С Орешниковым!
— Где вы познакомились? — встретил их Марков.
— Как где? Вот это вопрос! Николай Лаврентьевич? Да он у нас на заводе как дома, их заказы-то выполняем. А Иван Сергеевич дома?
— Сейчас выясним. Оксана! Принимай гостей!
В комнате послышался голос Оксаны: «А-а, пропащая душа! Ну-ка, ну-ка, где вы тут?» А Миша пошел к Крутояровым.
Надежда Антоновна встретила его у порога и шепнула:
— Ну как? Будем перевоспитывать юного чапаевца?
— Да нет, он уже, кажется, выправил линию. Все в порядке.
Иван Сергеевич, видимо, прилег вздремнуть на диване (он говорил: «Люблю спать в неудобной позе и невзначай!»), но услышал голоса и явился в своем великолепном, с кисточками, халате.
За ним, важничая и лениво потягиваясь, проследовал почтеннейший кот Мурза. Он щурил глаза и всем своим видом выказывал недовольство, что их с Иваном Сергеевичем потревожили.
И конечно же, всех потащили в крутояровскую столовую, за большой овальный стол с низко висящим над ним сиреневым абажуром. И конечно же, Надежда Антоновна быстро организовала чай.
Стрижов улучил момент, чтобы сообщить Маркову:
— Нарочно притащил этого человека. Видал он всего перевидал! Ты непременно познакомься с ним — материалов получишь кучу!
— Ты чудак, Евгений, — так же тихо ответил ему Марков. — Николая Лаврентьевича я, наверное, лучше, чем ты, знаю. А насчет материалов — так разве же я сумею охватить такие горизонты?
— На это, милый человек, всегда отвечают: «А разве Лев Толстой был женщиной, а какая у него Каренина?! Разве Жюль Верн плавал под водой?»
— Ничего себе мерка: меньше, чем Толстой, ты и не представляешь размаха!
— Дерзать надо!
— Чего вы там шепчетесь?
— Ругаю его, — пояснил Стрижов, — и велю дерзать.