— Вот еще… — совсем упавшим голосом докладывал генерал-майор. Постановление Одесского военно-окружного суда… Подвергнуть смертной казни через повешение…
— Они с ума сошли! — окончательно рассердился главнокомандующий. Честное слово, эти обсыпанные нафталином судебные чучела не понимают, что мы живем накануне революции. Повешение! Чтобы потом газеты раскричались на весь мир. Кого они там решили повесить?
— Котовского. В некотором роде знаменитость.
— А! Слыхал. Читал его записи автобиографического характера. С темпераментом изложено, чувствуется незаурядная личность… Нет, его-то уж никак нельзя повесить…
Брусилов задумался.
— Вот что, — произнес он наконец. — Напишите: «Приговор утверждаю, заменив смертную казнь каторгой без срока».
— Мудрое решение, ваше высокопревосходительство! Проявлен гуманизм и… ничего в сущности не изменяется…
Брусилов пожал плечами:
— Единственное, что можно сделать.
И он захлопнул папку, показывая, что разговор окончен.
Вскоре узники Одесской тюрьмы услышали раскаты «ура», грохот оркестров, пение «Марсельезы». Это долетели отзвуки Февральской революции. События развертывались с нарастающей быстротой. Новости волновали, вызывали споры, обсуждения. Одно за другим приходили сообщения: Николай Романов отрекся от престола! Создан Временный комитет Государственной думы! Возглавляет Родзянко!
— А что это за Родзянко?
— Родзянко-то? Монархист!
— Создано Временное правительство во главе с князем Львовым…
— Опять князем! И всегда выкопают откуда-то князей!
— Временное, временное, — удивлялся простодушный парень, один из завсегдатаев Одесской тюрьмы. — А когда же будет постоянное?
— Постоянное есть, — ответил матрос, присланный для наблюдения за тюремной администрацией. — Советы рабочих, крестьянских, матросских и солдатских депутатов.
Одесский Совет рабочих, крестьянских, матросских и солдатских депутатов потребовал освобождения Котовского из тюрьмы.
— Хорошо, — ответили им в суде, — но что вы-то за него хлопочете? Ведь это же уголовный, а не политический преступник. Впрочем, есть соответствующие инструкции, есть комиссия, учрежденная Керенским, там все и разберут. Только без анархии, господа-товарищи! Только, ради бога, без анархии!
И опять заседает Одесский военно-окружной суд, опять постлана на стол тяжелая зеленая скатерть. И те же восковые лица за огромным мрачным столом на черных стульях с высокими резными спинками.
Председательствующий, тонко улыбаясь, призывает господ членов суда быть демократичными.
— Не вижу большого смысла посылать подсудимого Григория Котовского на каторгу. Или он убежит еще по дороге, или будет освобожден деморализованной толпой, которая опьянела от восторга и которую еще не скоро удастся угомонить.
Члены суда кивали головами:
— Безусловно! Безусловно!
— Господа! Мы — патриоты. Мы требуем: «Война до победного конца». Я предлагаю подсудимого Котовского, учитывая постановление Временного правительства от семнадцатого марта…
Председательствующий сделал эффектную паузу и закончил:
— У-с-л-о-в-н-о освободить от наказания и передать его в ведение военных властей.
— Правильно! — вдруг выкрикнул представитель комиссии, нарушая порядок заседания, прерывая самого председательствующего и высказываясь от полноты чувств. — Мы его помилуем и пошлем в маршевую роту, на передовые позиции, где его с пользой для отечества и — я не ошибусь, если скажу, — к полному всеобщему удовольствию убьют в первом же бою!
Так состоялось помилование Котовского. Его поздравляли, затем обмундировали и пожелали счастливого пути.
Шинель была грубая, сапоги немного жали… Начиналась новая и непонятная пока полоса жизни.
Пятая глава
1
Четвертого августа 1917 года Котовского отправили на Румынский, фронт. Одновременно переслано было секретное указание: для искупления тягостной вины кровью желательно вышеименованного Котовского передать в самую опасную и несущую наибольший урон воинскую часть.
— В саперы его? — вопросительно произнес полковник, прочитавший секретную рекомендацию.
— Зачем же? В разведку! В Сто тридцать шестой Таганрогский полк! Он как раз не укомплектован.
Есть такая русская сказка: злая мачеха посылает нелюбимую, неродную дочку, писаную красавицу, в зимнюю стужу в лес на верную гибель. Но всем мила и любезна хорошая девушка. Она не только не гибнет, но еще и возвращается из лесу с богатым приданым.