Да есть ли конец у этой степи? И схлынет ли наконец эта жара? Уже которые сутки поезд громыхает по стыкам рельсов — и не может добраться до какой-нибудь мало-мальски приличной станции!
Не обращая никакого внимания ни на грохот колес вагона, ни на пьяные выкрики, два старичка, оба седенькие, оба шустрые, проворные, очень довольные, что нашли один в другом по душе собеседника, говорили о рыбной ловле и спорили, когда лучше ловится рыба — до дождя или после дождя.
Помещик Золотарев принял участие в их споре и горячо настаивал, что рыба лучше ловится после дождя.
— Но позвольте! — не унимался старичок, придерживавшийся противоположного мнения. — Рыба — она нервная, она заранее чувствует погоду. К тому же перед дождем мошки, стрекозы ложатся на воду…
В вагоне много мешков, оружия и табачного дыма.
Офицеры и солдаты, неизвестных частей и неизвестно куда и зачем едущие, спекулянты (ну, эти-то как раз знали отлично, куда и зачем ехали!), простоволосые, несчастные женщины, разыскивающие пропавших без вести мужей, старухи, бог весть каким образом затесавшиеся в общую сутолоку, — все это разместилось по полкам и изнемогало от жары.
— Пресвятая богородица, до чего же дождя надо!
Когда поезд останавливался, все спрашивали друг друга, какая это станция и долго ли поезд будет здесь стоять. Но никто не знал ни названия станции, ни продолжительности остановки. На станции уныло бродил человек с фонарем. Никли пыльные акации. Пассажиры выходили на раскаленные плиты перрона и покупали молоко в бутылках зеленого цвета. Молоко было разбавлено водой и приправлено кусочком масла. Горячий паровоз шипел. Сердитый машинист поглядывал на пассажиров.
— Скажите, машинист, долго ли тут стоять будем?
— До второго пришествия!
Он с превеликим удовольствием спустил бы под откос этот состав, наполненный деникинским офицерьем. Но к машинисту приставлен часовой. И поезд дает отправной свисток, поезд движется дальше. Часовой присматривает за машинистом, машинист присматривает за паровозом… и мимо мелькают степи, степи, неоглядные степи!..
Котовский великолепно играет роль провинциала-помещика. И ничего нет подозрительного, что он заговаривает с одним, другим пассажиром, главным образом расспрашивая относительно цен на хлеб.
— Позвольте полюбопытствовать… — говорит он. — Извините за беспокойство…
Случайно перехватывает внимательный взгляд одного пассажира, которого раньше и не приметил. У открытого окна сидит молоденький офицер с фронтовым загаром и какой-то грустью и усталостью в глазах. Офицер этот чем-то располагает к себе, и он так не походит на всю эту пьяную ватагу, на этих хлещущих коньяк, орущих, безобразничающих деникинских головорезов, которыми полон вагон!
Лицо знакомое… У Котовского отличная память. Он вспомнил, кто этот офицер у окна вагона. Но хотелось бы знать, какова зрительная память офицерика? Времени прошло очень много. Узнает или не узнает? Встречались они во время оно в имении Скоповского. Офицерик в те времена был гимназистом Колей и приезжал на летние каникулы вместе со Всеволодом Скоповским из Питера. Конечно, он выглядел тогда иначе. Да и встречались они с этим гимназистом редко и мимоходом. Котовский вспомнил: «Да, да, точно! Орешников его фамилия! Коля Орешников! Он еще всегда с удочками таскался!»
Как поступить? Перейти в другой вагон? Отстать от поезда?
Котовский вместо того сел рядышком с молоденьким офицером и тоже стал любоваться в открытое окно на степные просторы. Он всегда предпочитал смотреть опасности в лицо. Во всяком случае, он точно удостоверится, узнали ли его, каково настроение этого поручика, каков он сам, а тогда уж можно решить, как действовать.
С минуту оба молчали. Только поручик вежливо подвинулся, давая место у окна.
Они заговорили о том, что жарко, что хлеба выгорели, что, впрочем, это не имеет никакого значения, потому что все равно некому убирать.
«Кажется, не узнал, — думал между тем Котовский, внимательно слушая и внимательно разглядывая собеседника. — Не мог бы он так прикидываться!»
Действительно, голос поручика звучал так искренне. Сам он производил впечатление человека издерганного, усталого. Он говорил отрывочно, перескакивал без всякой связи с одной темы на другую. Голос у него был приятный, а когда он улыбался, глаза его оставались грустными и не участвовали в улыбке.
«Нет, не хитрит. Явно не узнал, да и не разглядывает особенно, и, видимо, я все же изменился за это время. Но почему так смотрел?»