— Что нового? — задумался Котовский. — Как мне рассказывали, все там новое, каждый день выдвигает новые задачи, каждый день — новая страница. Очень там быстро живут! Ну, а что же в Одессе?
Кузьма Иванович стал подробно, обстоятельно рассказывать обо всем, что произошло в Одессе.
— Боролись мы за власть Советов. В декабре семнадцатого года Цека прислал сюда Володарского, затем прибыл отряд революционных матросов из Кронштадта. На сторону революции перешел Ахтырский полк, матросы военных кораблей «Алмаз», «Ростислав», «Синоп» и еще многие воинские части. «Союз социалистической рабочей молодежи» тоже неплохо действовал. Сами понимаете — молодежь! Мы подняли восстание. В январе восемнадцатого года ревком сообщил об установлении в Одессе Советской власти…
— А потом Германия оккупировала Украину…
— И на хвосте германских оккупантов пожаловала прежняя, еще более потрепанная Центральная рада. В те дни, когда советские учреждения эвакуировались из Одессы, на улицах появились контрреволюционные отряды польских легионеров, еврейские сионистские дружины с их голубыми знаменами и уголовники, которыми изобилует Одесса. Все они занялись одним и тем же подлейшим делом — открытым грабежом. В апреле Центральная рада окончательно скомпрометировала себя. Главнокомандующий оккупационными войсками на Украине фельдмаршал Эйхгорн наметил новое правительство Украины во главе со Скоропадским. И вот выплыл гетман. Как говорится, хрен редьки не слаще. Скоропадскому поставили определенные условия. Он должен обеспечить поставки в Германию, вернуть помещикам земли, принять беспощадные меры при всяком неповиновении. Вильгельм Второй «дал согласие на избрание Скоропадского гетманом Украины». Понимаете комизм этого «согласия на избрание»? И тогда без лишних слов германские солдаты разогнали Центральную раду…
Рассказывая, Кузьма Иванович строил такие гримасы и так изображал важную физиономию Эйхгорна и унылое лицо Петлюры, именовавшего себя «главным атаманом войск Украинской народной республики», что Котовский смеялся до слез.
— Д-да, — вздохнул Кузьма Иванович. — А вообще пока положение тяжелое. Одесса — основной опорный пункт интервентов. Кто только не хозяйничает здесь! Польские легионеры расстреливают рабочих, охотятся за мирными жителями, греческие войска свирепо расправляются с забастовщиками, французы привезли негров — зуавы — знаете? Французские, африканские, румынские войска бесчинствуют наравне с белогвардейцами… Никогда еще не переживала Одесса таких черных дней…
Кузьма Иванович замолк на полуслове, обошел все входы и выходы, проверил, нет ли кого поблизости. Убедился, что кругом ни души, вернулся и продолжал:
— Губком был арестован… Но теперь Цека прислал ценнейших работников. Вообще работа у нас поставлена неплохо. Ревком организует боевые рабочие дружины и руководит партизанским движением. Знаете, какие крупные партизанские отряды сформированы! Они еще дадут себя почувствовать! Правильно сказано, что Украина — вооруженный лагерь. И мы победим, в этом-то нет никакого сомнения, дорогой мой Григорий Иванович!
Когда Кузьма Иванович выговорился сам, когда он выспросил в мельчайших подробностях обо всем, что слышал Котовский о Москве, о положении на фронтах и о тысяче других вещей, которые его волновали, тогда он наконец со вздохом сожаления отпустил Котовского:
— Ну, ладненько, с дороги вы, конечно, то да се, устали и тому подобное… Больше я вас мучить не стану. Теперь вы устроитесь в гостинице, встретитесь с Самойловым… А сейчас я вас буду кормить. И не возражайте, пожалуйста, это бесполезно. Пока что никто еще не уходил от Кузьмы Ивановича голодным.
Тут волей-неволей Котовскому пришлось познакомиться со всем ассортиментом блюд, какие изготовлялись в молочной «Неаполь». Только убедившись, что гость действительно сыт и не может уже проглотить ни крошки, Кузьма Иванович проводил Котовского, дав ему много практических указаний и советов, как держаться на улице, где есть проходные дворы и каковы порядки у шпиков контрразведки.
5
Три французских эмигранта участвовали в закладке города Одессы: Дерибас, герцог Арман дю Плесси де Ришелье и Ланжерон, скончавшийся от холеры.
Город получался веселый, нарядный. На месте татарского села Хаджибей выросли форштадты. На рейде встали торговые иностранные суда, прибывшие изо всех частей света.
Стало шумно, людно.
Одна за другой возникли прямые улицы, вознеслись ввысь белые колокольни. Маяк бросил луч в необъятный морской простор. Приморский бульвар наполнили моряки — плечистые, загорелые, в белых кителях, щеголеватые, молодые. По гранитной лестнице побежали здоровые, голенастые дети. Прилетели чайки и стали кружить вдоль берега. Крытый рынок наполнился выкриками торговок и гулом голосов, и на Куликовом поле засверкали стеклярусом карусели народных гуляний…