Бедному Виктору Андреевичу ничего не оставалось делать, как вернуться за стол переговоров.
— Ми дэлайт так. Один дэвочка на Америка едет на Киеф, она сидит здесь на этот столик. Ти идешь, говоришь хелоу и целовать на щека, а потом на гостиница на весь ночь, целовать в попка и трах-бах, куда надо. Нет, нет не попка, а куда надо. Потом жениться. Зять Америки. Америка — зять на президент. Понял- Гут бай.
И американцы исчезли.
— Как же, я уже женат и у меня есть дети- у себя самого спросил Ющенко.
И он стал зятем Америки, а потом президентом. По американскому плану он сменил всех глав администраций в юго-восточных областях и в Крыму, переселил огромное количество галичан на все должности, начиная от заведующего баней. Галичане стали хозяевами. Они не желали общаться на русском с россиянами, ликвидировали их школы, запрещали им родной язык, издевались, как могли.
По существу, это был бандеровский геноцид трех миллионов русских, которые в течение двадцати с лишним лет находились под диктатом так называемых младших братьев.
Когда крымчане освободились, дядя Сэм обзвонил всех швабов в Евросоюзе и приказал кукарекать. Это кукареканье вместе с кукареканьем бандеровцев слилось, а точнее превратилось в дурной запах, от которого просто воротит. Нагнетать обстановку очень опасно в двадцать первом веке, поскольку ни у кого нет железных нервов, а когда нервы сдают, можно нажать на гашетку, и мир может превратиться в пустыню.
10
Недальновидный президент Украины, у которого все силовые структуры были в руках, и которые могли смести майдановцев за десять минут, думал, что пришли хорошие ребята, покричат, пошумят и разойдутся. Он не знал, что это обученные боевики не хуже бойцов Алькайды, что галичане — почти единый стальной кулак, что неофашизм достиг апогея и стал покорять Киев. И потому президент благодушествовал. Ему позвонили земляки из Донецка.
— Виктор Федорович, может приехать подсобить. Мы можем триста-пятьсот тысяч прислать.
— Ну, это много. Достаточно…пять. Вас же надо кормить, устраивать ночлег. Что ж! пусть приедут и наши ребята, отдохнут. Только с митингующими не вступать в конфликт, надо все завершить мирным путем, а то меня уже замучили руководители из Евросоюза, да из Америки. Понимаете- Америки! У меня сразу начинают дрожать колени, когда оттуда раздается звонок. И представляете, мне даже стали угрожать. А я всем отвечаю: пробачте, виноват. Пролилось несколько капель крови, и всем сказал: никакая революция не стоит одной капли крови, а тут три капли, пробачте.
Дончане, харьковчане приехали в Киев, расположились в ста метрах от галичан, у которых уже было все подготовлен, палки, биты, тысячи бутылок с горючей смесью дурно пахли, моча и даже фекалии по углам издавали отвратительный запах, да и сами бойцы были похожи на дикарей индийской пустыни. Зато у дончан, харьковчан были поставлены хорошие палатки, кухня, бутерброды, столы и маленькие столики, словом восточная интеллигенция показала галичанам, что она совсем не такая, как ее представляют нацисты галичане, называя быдлом и алкашами.
Поддавшись благодушию своего любимого президента обитатели востока, демонтировали свой палаточный городок и разъехались по домам под бочок женам и любовницам уже на третий день. Больше никто из них не приезжал. Президент был спокоен, и это спокойствие передавалось и его землякам.
А галичане не дремали. Они разослали во все крупные города юго-востока своих представителей, даже мальчишек школьного возраста с битами в руках, с заточенной арматурой, в масках, громкими голосами и небывалой решительностью. Города стали вздрагивать при появлении фашиствующих молодчиков: жители, старики и старухи, мужья и жены начали прятаться по углам, запирать двери квартир, несколько раз поворачивая ключ в замочной скважине и задавать себе вопрос: Боже, что происходит- Они бы, может и сказали: стоп, мальчики и эти мальчики дрогнули бы и побежали, но их, жителей миллионных городов, некому было организовать, не было вожака, а сами они разбредались как овцы, когда в стаде ни одного барана.
Галичане ожидали движение масс на Киев, ведь у них только четыре области, а у тех двадцать областей, да и города в несколько раз крупнее. И здесь они предусмотрели. Впрочем, не сами: дядя сэм подсказал. Он составил план, этот план был засекреченный и передавался только выдающимся людям — Пердуске, Кролику, Паруубию, Трупчинову и любимцу Пипиярошу. За сто — двести километров от Киева они блокировали железные и шоссейные дороги и выставили боевиков на посты контроля.
Крымчане послали шесть автобусов, набитых бойцами, на подмогу Киеву. Их встретили за сто восемьдесят километров до Киева, пустили очередь по колесной обуви, и автобусы стали: ни взад, ни в перед.
— Выходи! всем выходить! — раздалась команда.
Послушные люди вышли. Их стали валить битами. Один удар по темени и человек падал как подкошенный.
Но команда поступила не убивать, а только калечить: ломать ноги, руки, отбивать почки, выбивать зубы, ломать ребра. Галичане не жалели женщин. Они хорошо помнили, как после войны их вожак Степан Бандера, вспаривал животы беременным женщинам, извлекал малышей уже живых, отрезал им головы и кидал на грудь матери. Мужчинам рубили уши, отсекали язык и собственными кишками привязывали жертву к дереву. Истинные рыцари двадцатого века.
И здесь, бедные крымчане, валялись в собственной крови посреди степи, ни до Киева не добраться, ни домой не вернуться. И только на рассвете, снующий транспорт подбирал окровавленных, искалеченных и увозил в оккупированный галичанами Крым. Может это и стало взрывной точкой трехмиллионного народа, который проснулся наконец и сказал: нет галичанским гуннам.
Знал ли об этом президент Украины- Конечно, нет. Да и ему, похоже, было как-то все равно. Он ведь сделал более тяжкое преступление перед своим народом: послал безоружных мальчиков с легкими тонюсенькими палочками — дубинками против хорошо вооруженных боевиков бандеровцев, среди которых были и иностранные наемники. Да один Музычко чего стоит, он ведь воевал в Чечне, был накоротке с Масхадовым. И юноши погибали, как от холеры. Украинские врачи отказывали им в помощи. И президент не знал об этом. Грош цена такому президенту. Мальчики, которые его защищали, они безоружные стояли в несколько рядов, плотно прижавшись друг к другу, и жали удара кирпичом по голове, а то и битой. Их жгли коктейлями Молотова как сухую траву.
А Виктор Федорович в это время принимал принцессу, кривоногую красавицу Кэтрин Эштон. Она обнажала свои белоснежные клыки и повторяла одно и то же: демократик, демократик.
Он приказал подать чаю, потом кофе, потом шампанское, щедро улыбался, почему-то всякий раз жал ей и целовал руку, только в губы боялся, хотя Эштон и хотела этого. Еще бы такой гигант, такой красавец! Но она еще больше хотела, чтобы собеседника повесили, как можно скорее, чтоб это демократик было подтверждено делом.
Она сидела у него в кабинете весь день. Ни один министр и даже сам Азаров не мог с ним связаться: было приказано ни с кем не соединять. А между прочим, он мог в этот день принять ряд важных решений. Ну, хотя бы сходить, посмотреть на своих гибнущих в неравной борьбе бойцов, ведь все происходило рядом, три минуты ходьбы от своей резиденции. Именно они, кого убивали и калечили, а позже косили снайперы, защищали президента от боевиков, которые могли ворваться в его апартаменты и отрезать голову не только ему, но и красавице Эштон.
Но все внимание даме. Он хотел ей понравиться, произвести впечатление доброго, гуманного президента, который не разрешит сделать ни единого выстрела по боевикам. Все как-то так обойдется. Одна капля крови стоит больше любой революции. А о том, что позже польются ручьи народной крови, он не думал, да и не мог думать, не дано было.
Наконец в восемь вечера красавица Эштон ушла. Она, в сопровождении своих слуг посеменила в американское посольство. Посол Пейетт Джеффри, такое же пугало огородное, как и она встретил ее высокомерно и даже не предложил сесть.