— Добже.
— Вот это другое дело. Может, я еще компот вам сумею принести.
Но Андрей попросил лоскуток бумаги и карандаш. Он как мог, нацарапал адрес супруги, живущий в Симферополе, и слезно стал просить Надю послать телеграмму в Крым.
Надя просьбу выполнила, никому не рассказывая о своем подвиге.
Но Андрей не дождался супруги. У него началась высокая температура, и он через два дня отдал Богу душу. Врачи не дали ему ни одного укола, не сделали рентген грудной клетки, где было сломано несколько ребер. Правая щека сильно раздулась, опухоль пошла от травмы черепа головы. Последний день он только храпел. Он кого-то все время звал, пальцем как немой. Надя наклонялась к нему, но не могла разобрать, о чем он ее просит.
— Супруга ваша уже в пути, она едет, потерпи, немного, будь мужественным. О, матка боза, что это творится в наше время. Как так можно?
— Что ты бормочешь? — спрашивал Беккер, за которым она ухаживала.
— Я так не могу. Для меня все люди одинаковы, что бандеры, что русские, — говорила Надя, вытирая мокрые глаза.
Беккер тут же набрал номер, куда-то позвонил.
В тот же вечер Надю уволили. Вместо нее пришла учительница польского языка Ядвига Мирославовна, лет пятидесяти с красными змеиными глазами. Она достала яд, растерла его и сунула в рот умирающему человеку. Он зевнул несколько раз и отдал богу душу.
Жена приехала час спустя. Не успела.
— Эта участь ждет всех, кто воюет против народа, — сказала Ядвига Мирославовна. — Вы должно быть, русские. Так вам и надо псы поганые, мочкали паршивые. Кто наш самолет сбил, в котором летел сам президент, министр обороны и все правительство моей родины- вы, русские свиньи.
— Успокойтесь, я этого не делала.
— Зачем отпустила мужа в Киев охранять Януковича, пся крев?
— Он сам ушел.
— Пшла. Взваливай его на плечи и в свой поганый Крым, вернее, в наш Крым. Пшла.
Вскоре подвезли новую партию раненых, двое из которых были в камуфляжной форме. Один с переломом руки, другой с раздробленными пальцами. Они были сидячими и ходячими, и пошли к главврачу напролом.
Главврач Кишко Владимир Дмитриевич ничего не мог сделать, пришлось оказывать помощь.
— Только, ребята, знаете что? Мы вам сделаем перевязку и отпустим. Вы дуйте домой, сбросьте свою форму и займитесь чем-нибудь, но только не охраной общественного порядка. У меня тут приказ министра, подписанный заместителем, правда, лягавых не лечить.
— Не может быть. Дайте нам копию этого приказа, мы его покажем министру Захарченко.
— Ваш Захарченко доживает последние дни. И вообще ваш президент бросил вас под пули безоружных в качестве пушечного мяса. Вот вы и гибнете, как ягнята. Нечего служить такому президенту. Он спасает свою шкуру, прикрываясь вами.
— Мы все поняли.
И солдаты вернулись домой в Кировоградскую область, и написали другим, своим сослуживцам, и среди сослуживцев распространился нехороший слух.
Президент по совету своих подчиненных, в основном членов совета безопасности распорядился перекрыть подъездные дороги к Киеву и издал об этом Указ. Хороший Указ. Но он действовал всего два дня, а потом его перестали исполнять. Если даже ликвидировать Майдан полностью, то это ничего не давало: его в течение суток заполнили бы галичане. Они свободно въезжали в Киев на своих машинах, на автобусах, на поездах. В президентской партии нашлись люди, которые стали понимать, что восставшие непобедимы и настоятельно рекомендовали своему лидеру принять более жесткие меры, затянуть вожжи. Но президент настойчиво повторял одну и ту же пустую фразу, а точнее романтическую фразу: любая революция не стоит ни одной капли крови.
Такому гуманному и пустому утверждению трудно было возразить. Под бременем этой правдивой фразы соратники президента стали опускать головы, полагаясь на авось.
Виктор Федорович и сам понимал, что надо бы что-то сделать, но его высказывание по поводу капли крови обошло все средства массовой информации, да и в Евросоюзе это поддержали. Нельзя нарушать, данное тобой слово. «Позвоню-ка я Путину, — подумал он и тут же стал набирать номер. — Не верь никому, и прими должные меры, пока еще не поздно, — посоветовал ему Путин. Гм, может он и прав, Надо провести Совет безопасности».
18
В Киев приехала Виктория Нуланд. Она привезла 27 миллионов долларов на нужды революции и большую сумку пирожков непосредственно для революционеров. Так как это известная особа, то встречать ее в аэропорту приехал не только посол Пейта (Пайетт), но и премьер-министр Азаров. Пейетту она разрешила поцеловать ее в щеку, а Азарову протянула всего лишь мизинец. Посол Пейетт прибыл на своей машине, премьер Азаров — на своей. Обе машины были приблизительно одного класса. Она колебалась, куда сесть.
— Поехали, президент ждет вас, — сказал Азаров.
— Президент? Он ждет? Президент…я не планировал встреча с президент. Я планировал встреча с сольдат револушэн. У меня полный сумка пирожок, мне надо раздать этот пирожок на Майдан. Пейетт, поехали на Майдан.
Посольская машина взяла курс на Майдан, а Азаров шокированный поведением дамы, у которой все время дергалась нижняя губа, вернулся на рабочее место. Денщик Нуланд таскал сумку, полную пирожками, а Виктория по одному пирожку давала бойцам Степана Бандеры.
— Кушать, кушать пирожок оф Америка. Я сегодня привез, — говорила Нуланд, доставая пирожок из сумки.
— Могла бы подарить и тот пирожок, что у тебя в трусах, я бы хорошо провел массаж. У меня давно не было бабы.
— Ти есть Ярем? — Я тебя немного понимайт, я есть выходец из Россия. Мой дед был на Россия.
— Так ты москалька? — спросил Ярмо.
— Я есть американка. За свой предок я не отвечайт. Бери еще один пирожок.
— А как насчет того пирожка?
— Ти есть хулиган. Ми идет дальше. Потом идет на Парубий-бий.
Бандеровцы на Майдане узнали, что перед ними американка, стали ее обступать и произносить хайль Америка.
— Ти брать пирожок, вкусный пирожок, оф Америка пирожок. Это есть не русский пирожок, им нельзя отравиться.
Посол США Пейетт тоже следовал за Нуланд по пятам, он понимал даже украинский язык, но говорил почти на трех одновременно — путал английский с русским и украинским.
— Госпожа Нуланд…
— Не госпожа, а пани Нулянд, — поправил руководитель правого сектора Пипиярош, — прошу не путать. Вы находитесь на Украине, а не в России.
— Сори. Пани Нуланд пребывает Украинишэ. Она великий чьеловэк. Сама Бардак прислушивается к пани Ньюлянд. Хай живе, Хайль, хайль, — и посол засмеялся, как редко смеется лошадь в период половой охоты.
Комендант Майдана Паруубий как только узнал что Нуланд прибыла в Киев и уже находится с пирожками на Майдане, кормит бойцов, заволновался настолько, что потерял дар речи. Он тут же обратился к одному наемному убийце, что точил нож, он мог этим ножом кинуть в противника с такой силой, что тот падал замертво, и спросил:
— Джек, от меня сильно несет лошадиным запахом?
— От тебья вонь страшный, на нос щикотит. Вот тебе кусок мыла, отдашь потом.
— А горячая вода у нас есть?
— Сойдет и холодный вода. Такой боец, как Парабой и на холодный душ будет оккей. Иди, а то этот сук Нуланд не даст тебе пирожок тот пирожок, что у между ног.
Паруубий только снял рубашку и взялся за брючный ремень, как вошла Нуланд Виктория в сопровождении посла Пейетта.
— О, какой вонь. Но это револушэн вонь. Так держать Парабой. Я тьебье принес 27 миллион доллар на содержаний майдан. Доллар на этот сумка. Этот сумка ценный сумка. Надевай рубашка и пиши расписка. Вот этот перо. Этот перо подписать на расписка. Этот чернил является собственность Госдепартамент США. Такой чернил толко президент Бардак.
Так много денег Паруубий еще в руках не держал. А когда Нуланд ушла, бросился в душевую, развязал мешок и принялся считать. Но эта затея оказалась напрасной. Пачки падали на мокрый пол, прилипали, и владелец огромного состояния с трудом отдирал их.