Раненые, пребывавшие в памяти, молча, слушали этот бред и наматывали на ус, а те, кто находился в трех шагах от смерти, не обращал ни на кого внимания. Но к вечеру поступили два бандеровца с царапинами на ногах и на кистях рук. Тут же запахло борщом, мясом, салом, появились свежие помидоры, бананы, апельсины и даже грейпфруты. Врачи надели новые халаты, достали новые шприцы, лекарство последнего выпуска, и тяжелораненые бандеровцы стали балагурить и посмеиваться над своими врагами, стонущими, кто на полу, кто на кровати без одеяла и даже матраса и просить смерти, раз жизнь превратилась в мучение.
Один больной из состава охранников порядка обнажил кулак и помахал им. Бандеровец тут же бросился на него и жестоко избил. Последний удар пришелся несчастному в солнечное сплетение американским кованным сапогом. Несчастный взревел так, что занавески зашевелились. Врачи проходили мимо и брезгливо отворачивались, как будто ничего не происходило.
Такой спектакль в одной из европейских стран, что так стремилась попасть в царство Евросоюза, очень нравился янкам, как свидетельство демократии высшего класса.
Баронесса Нуланд, как только узнала, что ее план игнорирования больных, защищавших президента, получил второе боевое крещение, воскликнула: О'кей, мой обезьянка. Она считала всех бендеровцев обезьянками и знала, что назначение их в будущем стирать трусы, чистить ботинки и подметать дворы богатым американским фермерам.
Она прикатила в нищий воюющий Киев в девять вечера по киевскому времени и тут же позвонила послу Пейетту Джеффи.
— Пейта или на русский срака! Срочно машина, я у тебя ночевать. Ужин, кафа и трах бах — твоя обязанность. У меня полный рюкзак пирожка для нищих душой и телом на Майдане.
Посол тут же сказал:
— Моя джипа в аэропорт стоять у входа. Моих два зама дежурят, сделай болшой американский улыбка на весь аэропорт и они тебя увидеть.
Виктория так и сделала. Она волочила сумку на колесиках с пирожками и много консервов из конины и дохлой баранины. И широко улыбалась.
Быстро подбежали два молодца с массивными браслетами у кистей рук и кольцами в носу, выхватили сумку, схватили за руку Нуланд и направились к машине. Сорок пять минут и посол Пейетт тряс руку великой женщине, потом трижды поцеловал в лоб.
— Зачем лоб целовать, на губа, на губа целовать, как на запад. — Нуланд обиделась. Она, правда, знала, что Пейетт импотент и ничего не может, если только обслюнявить, но все же такое поведение ей показалось дерзким. — Моя идет на Майдан раздать пирожок голодным. А ты обзвони журналистов, пусть работают, пишут, фотографируют, снимают на видео, а потом транслируют на весь мир: миротворец Виктория Нуланд оказывает помощь украинским восставшим в борьбе с властью.
Она тут же набрала номер Кролика и приказала быть на Майдане.
Как только она появилась в толпе, огороженной мешками, набитыми снегом, которые должны были превратиться в ледяные глыбы с наступлением минусовой температуры ниже двадцати градусов, спинками от кроватей, старых ванн и колючей проволоки, Виктория полезла в сумку.
— Нула, Нула! — заревела толпа.
— Пирожок, пирожок, — пыталась произнести она, но голос толпы, где было много пьяных, заглушал ее.
— Нула, дай свой пирожок, мы американок не пробовали.
— Моя даст, даст пирожок. Моя подойдет и даст. Пирожок сладкий, соленый, медовый вперемежку с виски, как любят в Америке.
— Нула, Нула! К нам, к нам. Ты баба — во!
Она почувствовала, что это все мужские голоса и что эти голоса выражают, только догадывалась.
— Мой пирожок — дипломатик. Пирожок кончается и я уходить.
— А ты не уходи! Оставайся с нами. У нас не хватает баб. На весь Майдан только пятьдесят проституток.
— Не сметь! — зашумел Кролик. — Госпожа Нуланд Виктория это…это…Госдепартамент США. Госдепартамент вас кормит, одевает и по сто долларов в день платит. Так что молчи свора!
30
В этот раз Виктор Федорович вышел на работу раньше, чем обычно. Он бы не в духе и на это было много причин. Не ладилось в государстве по всем направлениям. Надежда на то, что толпы на Майдане пошумят, пошумят и разойдутся, похоже провалились. Майдан перед новым годом поредел, но после праздников быстро пополнился, стал еще многолюднее, крепче и даже агрессивнее. Депутаты — нацисты в Верховной Раде заметно обнаглели, чаще устраивали драки и требовали невыполнимого. Виктор Федорович неважно спал в эту ночь. Но после двух чашек кофе, он как обычно пришел в норму, и у него появилось так много дел, что голова стала пухнуть. Какие-то швабы из Евросоюза стали напрашиваться, китайцы тоже подали заявку на прием делегации, снова прилетел из Варшавы Квасневский, а руководитель фракции Ефремов, стал требовать приема, дабы обсудить сложившуюся ситуацию в Верховной Раде.
Едва он приступил к составлению плана работы на сегодняшний день, как на пороге, без каких-либо согласований, как молодая ведьма, появилась Виктория Нуланд.
— Hi, Victor! I, too, Victoria, and it means victory. I suggest that it was a total victory two Viktors. (Привет, Виктор! Я тоже Виктория, а это значит победа. Я предлагаю, чтоб это была общая победа двух Викторов).
Виктор Федорович вскочил, намереваясь пожать руку незваной гостье, а потом трясти ее долго, долго, низко наклоняя голову, но Виктория подняла руку, раскрыла широкую как зонтик ладонь.
— Виктор, сидеть, сидеть. Мне не нужны эти славянские этикеты, хотя я и сама славянка, мои предки выходцы из России. Правда во мне уже ничего славянского нет, я не люблю, а признаться, иногда и презираю этот народ. Славяне — дурной народ. И ты, Виктор, часть этого народа. Ты без него — ноль без палочки. Если бы ты был более цивилизованным, ты бы вошел в Евросоюз с потрохами вместе со своим неполноценным народом, но ты упустил этот шанс. Да, может твой народ, твои люди чистили бы туфли, стирали белье, выносили фекалии от немощных стариков цивилизованной европейской нации, а потом, спустя пятьсот лет сами стали бы цивилизованными, как жители запада. Через это надо пройти, Виктор. А ты потянулся к русскому медведю и еще тысячу лет придется ждать. Почему твоя так поступил, Виктор?
Виктор Федорович сложил ручки и виновато произнес:
— Виноват, госпожа Нула. У нас так: хотим как лучше, а получается как всегда.
— Вот-вот, в этом вся беда. Поэтому цивилизованный мир и прежде всего США, а США стоят во главе цивилизованного мира, они направляют его в нужную сторону, они опекают его, решили помочь украинскому народу вернуть шанс вступления в ряды западноевропейской цивилизации, раз и навсегда порвать с порабощением русского медведя. А ты по-прежнему сопротивляешься. Мне просто жалко тебя, Виктор. Кем ты останешься в мировой истории- Прихлебателем Путина, предателем интересов собственного народа.
— А долго нам лизать жирные зады вашим бюргерам- неожиданно спросил президент и сам испугался своего вопроса.
— Твоя есть глупый славянский вопрос. Да я, да моя в детстве стригла ногти старушкам на ногах, которые не могли нагнуться настолько, чтобы коснуться пальцев на ногах из-за того, что пузо торчало величиной с два мешка. А теперь я кто- Заместитель Госсекретаря Кэрри, департамент США, что стоит во главе мира. Ти, Виктор, не надо быть дурак.
— Спасибо. Стиль вполне укладывается в рамки американской цивилизации, — пустил президент шпильку в бок Нуланд. Она сделала вид, что не расслышала.
— Ти никак не выковырять славянский душа, широкий душа за счет индивидуума, потому у тебя все расплывается, ты готов на жертвы, а у нас один цель — стать богаче, крепче, сильнее. Каждый человек так мечтать, так делать, воевать друг с другом, чтоб победить. Каждый гражданин США так делать и все становится богат, и страна становится богатой.
— Так вы там режете друг друга, а если некого резать среди своих, начинаете резать соседей.
— Виктория начинает не понимать Виктора, а это значит война. Твоя много доллар на американский банк?
— Много. Десять миллиардов.
— Если ти нас не понимайт, ми оставляем за собой юридический и моральный право заморозить все твои счета в американских банках, как президента, который подрывает интересы своей нации.