Мои парни уже загрузили в машину свои пакеты. Вадим даже успел в момент обращения к нам этого «костюма», хлопнуть крышкой багажника, закрывая его.
Я повернулся к «чекисту» и спросил:
— А в чём собственно дело?
Но, ответил мне совсем не он, а сержант милиции в форме, подошедший к нам с другой стороны. Я его даже не заметил, так как всё моё внимание было привлечено «чекистом», который демонстративно так шёл в нашем направлении.
Во как? «Менты подкрались незаметно». Это был не тот, сотрудник, что сидел на входе в магазин. И помоложе, и похудее. Он попытался отодвинуть меня в сторону, проговорив:
— А тебя это не касается, девочка!
Возмущения своего я не скрывал:
— Это почему же это меня не касается? Что вам от нас надо? И предъявите для начала ваши документы!
Отработанным движением, он сунул руку во внутренний карман кителя, и достав красную корочку, развернул и сунул мне её почти в лицо со словами:
— Не борзей, ссыкуха! Милиция! — и обращаясь уже к моим мужчинам. — Документы для проверки!
Хм. Вот всё и сошлось. Хотя он довольно быстро тут махал рукой, доставая и показывая своё удостоверение, я успел кое-что заметить. На одном из пальцев его правой руки синела татуировка… Перстень с сердечком посредине.
***
Там, в моём будущем, при приёме на работу опером в Уголовный розыск, ко мне придрались из-за армейской татуировки парящего на парашюте десантника, что я изобразил во время службы на своём плече. Но докапывались не особо.
Так вот. У этого «якобы» сержанта патрульной службы на пальце был набит перстень насильника. Такие позорные татуировки наносили осуждённому за изнасилование несовершеннолетних. Причём наносили принудительно, чтобы другим было видно, что за нехороший человек перед ними.
Освободившись, такие перстни обычно закрашивают или выводят. Но этот либо ещё не успел, либо ему пофиг, что другие видят его позор. Но вряд ли человека с судимостью взяли бы на службу в милицию. Особенно в патрульно-постовую службу, где надо всё время быть в форме. С этим обычно строго. А это значит, что сейчас передо мной — ряженый.
После осознания этого, я сразу же стал замечать и другие мелкие несоответствия формы и содержания. Ну не мент он ни грамма. За мента его может принять лишь испуганный лох.
Сразу же сюда добавились бегающие глазки «строгого» человека в штатском, очень похожего на чекиста, который тоже не чекист ни разу.
Похоже, что нас сейчас будут грабить. Ну, или разводить как кроликов…
***
— Ты чё такой грубый, сержант? Небось, за такую же ссыкуху, срок мотал? Это там тебе позорный партак набили? Любишь мохнатые сейфы взламывать, петушара?
Он уже почти прошёл мимо меня, но как бы застыл, услышав мою «пламенную» речь. Но быстро пришёл в себя и развернулся ко мне:
— Ты как с сотрудником милиции разговариваешь?
Договорить он не успел. Мой удар в пах согнул его пополам. При этом он зажал больное место руками, а голову почему-то задрал повыше, открывая горло. Второй мой удар пришёлся ему в кадык, и ненадолго успокоил его.
В это время меня крепко обхватил двумя руками сзади мнимый чекист.
Я уже не сомневался в его принадлежности. Настоящий чекист так себя не ведёт. Видел я этих ребят. Они уверенны в себе и действуют по-другому. Этот тоже ряженный.
Чувствую его дыхание в левое ухо, и тут же пробиваю правой ногой за левое плечо. Слышится хруст и мне в щёку брызгает что-то горячее и липкое. Хватка мнимого чекиста ослабевает, и он кулём опадает на землю. Раньше мне такой удар, ни за что бы не удался. Но подготовленное тело цирковой гимнастки творит чудеса.
Такой удар в ушу называется — чжэнтисетитуи. Удар прямой ногой назад через противоположное плечо. Джеки Чан бы мною гордился.
— Грузитесь в машину! — это я своим парням.
Проверяю «чекиста». Нос свёрнут на бок и вдавлен внутрь. Кровь хлещет, но дышит. Быстрый шмон. Выгребаю всё до последнего фантика. В кармане пиджака опасная бритва. Неужели так теперь в КГБ вооружают? Нет, он точно не оттуда. У меня на полукомбинезоне большой нагрудный карман. Складываю всё найденное туда.
— Садись за руль! — это я Натану. — Заводи!
Шмонаю «мента». Дышит ещё парашник. Хотя и через раз. Горло я ему нормально так пробил. Огнестрельного оружия при нём нет. Зато есть финка во внутреннем кармане кителя, откуда он доставал свою поддельную ксиву. По карманам почти голяк. Несколько мелких купюр. Не он главный в этом дуете.
Возвращаюсь к псевдочекисту. Сидит, зажимает морду ладонями, из-под которых кровь сочится:
— Ты кто по жизни, терпила? — задаю ему провокационный вопрос…
— …
— Если будешь молчать, то я твоей же мойкой тебе хлебало распишу…
— Ты чё за беспредел творишь, сучка?
За «сучку» он получает от меня тычок кулаком в разбитый нос:
— Это ты рамсы попутал, чепушила! С петухом на дело ходишь? Может ты и сам дырявый? За такого козла как ты, ни один авторитет не впишется в разборки. Ты хоть долю малую в общак скидываешь, или всё под себя гребёшь, крысёныш? Скажи спасибо, что я не мокрушница. Ты понял, чушкан?
Чушкан отчаянно закивал.
— Живи, пока, гнида…
***
Спокойно иду к машине. А в мыслях лишь одно: Пока не случилось большого шухера, пора делать ноги!
Ныряю в машину. Она уже заведена.
— Только не гони! — это я своему водиле, которого немного потряхивает. — Не спеша, но быстро. Давай налево! Ещё налево! Направо через арку…
Вывожу его другим маршрутом, не тем, по которому мы заезжали в этот двор. Во дворе тихо. Спокойный такой дворик. Надеюсь, что я всё сделал быстро и тихо. И никто не заметил ни номера нашего кадиллака, ни наших физиономий.
Лишь отъехав далеко от злополучного двора, и переехав через мост на другую сторону реки, я выдохнул спокойно.
Тут очнулся Вадим и спросил меня:
— Инга! А что это сейчас было?
Глава десятая
К вопросу нашего ветеринара присоединился и Натан:
— Инга! Что всё это значит? Ты избила милиционера, и этот второй… Он не из КГБ случайно?
— Ребята! Вы ничего не понимаете…
— Ну, так ты объясни нам, бестолковым таким! Что такого мы тут не понимаем? — ветеринар был очень настойчив.
— В горле пересохло. Попить есть чего? Тоник у нас здесь или в багажнике?
Вадим, сидящий на заднем сиденье весь в пакетах, засуетился и стал копаться в покупках.
— Есть.
— Открой одну, пожалуйста! Очень уж пить хочется.
Беру у друга бутылочку швепса. Я не люблю тоник, как отдельный напиток. Ну, разве, что тот сладкий, что будет производиться когда-то в будущем. Кажется он назывался… или будет называться "Дерзкий гранат". Вот сейчас бы его литровочку сюда… Мне бы сейчас послаще чего.
Ладно уж… Чего там… На безрыбье, и килька — шпроты… Пью горьковатый напиток. А потом сделав многозначительную паузу отвечаю своим любопытным друзьям на их вопрос:
— Парни! Нас только что попытались ограбить.
— Как? Это же… Но это же был милиционер?
— Не-а… Только ряженый под милиционера. А второй пытался из себя изображать то ли комитетчика, то ли милиционера в штатском. У того, что был в форме я заметила на пальце татуировку. Перстень наколот… Я уж промолчу, что при приёме на работу в правоохранительные органы не приветствуются всякие татуировки на теле… Но у него на пальце татуировка была тюремная или зоновская. Которая во-первых означает, что он ранее судимый, а во-вторых, что он насильник. Обиженный… а возможно ещё и опущенный.
— А это что означает? — Натан явно был далёк от тюремного сленга.
— Тех, кого сажают за изнасилование, а особенно за изнасилование несовершеннолетней на зоне обычно опускают.
— И что это значит? Куда опускают?
— Куда, куда? Ниже некуда… Трахают в задницу. Делают петухом, ну или педерастом. Не всегда, но часто. А наколку на палец в виде перстня с сердечком посредине — делают насильно, чтобы всем было видно кто это такой.