Наконец потеряв над собой контроль, Томас толкнул Волка в стену. Эдмундс бросился к ним, чтобы вмешаться.
— Поверь мне, — предупредил Эдмундс своего друга, — в эту драку ты точно не хочешь ввязываться.
— Послушай, Томас, я… — начал Волк, которому, однако, договорить не дали, потому что благовоспитанный молодой человек Бакстер провел качественный боковой, попав, не совсем традиционной, по уху.
Волк на мгновение смутился, но затем упал на пол неподвижной кучей.
— Ох, Господи! — изумился Томас, в ужасе уставившись на пульсирующий кулак. — Думаю, я вырубил его. Мне позвать кого-нибудь?
— Давай просто уйдем, — предложил Эдмундс, выводя его из комнаты, пока Мэгги спокойно пила чай.
— Может, нам стоит положить его в безопасную позу?
— Мэгги делает это, пока мы говорим, — заверил его Эдмундс.
Когда Томас отошел достаточно далеко, он засунул голову в комнаты и обратился к Волку.
— Теперь можешь вставать.
Бакстер не могла повернуть голову, поролоновый шейный воротник ограничивал ее движения, но у нее хотя бы хватило сил, чтобы сесть прямо. Она потянулась к чашке воды у кровати, но опрокинула ее, все еще ощущая последствия анестезии. Собравшись с духом, она посмотрела вниз, чтобы оценить повреждения, успокоившись, когда обнаружила все конечности на своих местах; однако секундное облегчение тут же превратилось в безмерную панику.
Содрав ограничивающий воротник, она потянулась к колокольчику, удивив саму себя такой реакцией. Через несколько секунд в комнату ворвалась розовощекая медсестра и увидела, что Бакстер держит обе руки на животе.
— С ребенком все хорошо? Я имею в виду, я знаю, что это еще не совсем ребенок, но… с ним все будет в порядке? — с опаской спросила она.
Женщине, очевидно, нечего было сказать:
— Я позову доктора.
Сондерс смотрел, как адвокат Френча несется к нему, вполне уверенный, что не говорил ничего слишком оскорбительного в пределах ее слышимости. Остановившись возле него, она схватила свое пальто и затем быстро вышла, не сказав ни слова.
— Чего она такая взбешенная? — спросил он Ваниту, следовавшую за ней более расслабленным шагом.
— В этом деле ее заменили на кого-то более опытного в фирме, — объяснила она, наблюдая, как женщина уходит.
— Думаешь, комиссар что-то задумал? — спросил Сондерс.
— Она сказала, что из-за характера обвинений, а также людей, которых они касаются, ее босс счел нужным вмешаться. Правдоподобно, но… — Ванита обеспокоенно покачала головой.
Через полтора часа новый адвокат Френча показался в отделе раскрытия убийств и тяжких преступлений. Бородатый мужчина держал себя с самоуверенностью мудака-карьериста и, казалось, почти парил среди столов на облачке собственного самодовольства.
— Ненавижу адвокатов, — пробурчал Сондерс.
— Все ненавидят, — сказала ему Ванита, ослепительно улыбнувшись гостю, когда дошло дело до представлений.
Они проводили его в допросную.
— Мистер Френч… или я могу называть Вас Джошуа? Я Люк Престон, — улыбнулся он, делая шаг к своему клиенту.
— Стойте, где стоите, — сказал Сондерс, преграждая путь.
Адвокат убрал руку и начал разбирать свой портфель.
— Я берусь за это дело вместо Лоры, которая проделала отличную работу, введя меня в курс дела и раскрыв детали вашего разговора. Теперь… у меня есть восемьдесят тысяч мыслей по этому поводу, и, я уверен, у Вас есть восемьдесят тысяч вопросов, — сказал он, ловя взгляд Френча.
Сондерс поморщился от такого неестественного построения речи, в точности как Ванита. Адвокат тем временем продолжил невинно опустошать свой портфель.
— Итак, напомните мне… Я не ошибусь, если скажу, что Вы признаете себя виновным как единственный автор всех этих преступлений, за которые Вы получите два года тюремного заключения? — снова он встретился глазами со своим клиентом.
— О чем вы, черт возьми, говорите? — вырвалось у Сондерса, но адвокат продолжил, будто бы никто ничего не говорил.
— Скромный приговор, разумеется, принимая во внимание причину череды мелких проступков против полиции отчаявшегося человека, восходящие к Вашему вопиюще несправедливому увольнению тридцать лет назад.
— Эй! — гаркнул Сондерс, ударив ладонью по столу между двумя мужчинами.
Но было уже слишком поздно.
Они оба повернулись к Френчу, можно было услышать, как у него в голове жужжат шестеренки, пока он обдумывает свои ограниченные возможности. Немного помолчав, он кивнул.
— Все верно… Я признаю себя виновным.