Дворник мистер By сказал: «Доброе утро», а затем, засунув руку в кабину лифта, придержал дверь и нажал на верхнюю кнопку, чтобы Чеп не утруждался. Чеп прошел прямо в свой кабинет. Мисс Лю принесла ему чашку чая и папку с почтой: счета, запросы, назойливые рекламно-информационные брошюрки. «Бред собачьей Передачи, — пробурчал Чеп и сунул весь ворох — графики, новые нормативы — обратно мисс Лю. — В архив». О будущем ему думать не хотелось. Когда его спрашивали о планах, он всякий раз отвечал: «Я остаюсь. Ничего не изменится» — и в большинстве случаев не лукавил. Гонконг, казалось ему, это всего лишь муравейник с «Юнион Джеком» на вершине. Флаг скоро сменят, но муравейник останется муравейником.
Так, а где же мистер Чун? Куда подевался его главный управляющий? Каждое утро они вместе садились обсудить заказы и планы на день. Благодаря Чуну фабрика работала слаженно и эффективно, заказы выполнялись в срок. Чепу оставалось лишь утверждать предложения управляющего — тот ведь тоже прошел выучку у мистера Чака.
Чтение «Саут Чайна морнинг пост» Чеп обычно откладывал до второй чашки чая, которую выпивал после ухода Чуна, но сегодня — изменив обыкновению — сразу раскрыл газету. Скользнул взглядом по международным новостям, проигнорировал новости о Передаче и остановил свой выбор на криминальной хронике, где всегда обнаруживалось что-нибудь необычное, а иногда даже захватывающее.
Из всех жутких историй на полосе его внимание привлекла одна: человек, сидящий в тюрьме за нанесение телесных повреждений своей жене, подал на эту несчастную женщину в суд, потому что она отказалась продать принадлежащий семье дом. В этой истории Чепа заинтересовали два момента. Во-первых, наглость мужчины, который подал в суд на жену, на собственную жертву, во-вторых, само преступление. Муж обвинил жену в измене и потребовал, чтобы она ушла. «Ты должна уйти, но твое лицо принадлежит мне, — сказал муж и, связав жену своими галстуками, плеснул ей в лицо кислотой. — Я отниму у тебя лицо». Ожоги так ужасны, что ее никуда не берут на работу, и дом ей очень нужен. У нее двое детей. Муж-садист добивается, чтобы ему выплатили деньги, полученные от продажи его половины дома. «Сильно обезображена» — было написано в статье. Чеп попытался вообразить ее лицо.
— Прошу прощения, сэр.
От неожиданности Чепу почудилось, будто в дверях его кабинета стоит злодей из газеты.
Но это был мистер Чун. Он дергал головой и покрякивал — такая у него была манера извиняться.
— Поезд опоздал.
— Какой поезд? — Чун жил в Коулун Тонге.
— Сегодня утром я ездил в Китай, — пояснил мистер Чун.
— Ничего себе!
Вскочить с постели, посетить Китайскую Народную Республику и в то же утро, в десять без скольких-то минут, явиться на работу — все это показалось Чепу глупостью, и он сказал себе, что от таких путешествий никакого толку нет. А значит, об этом бессмысленном фортеле не стоит и расспрашивать. Послюнявив палец, мистер Чун пролистал папку с договорами и, только подняв глаза, осознал, что Чеп все еще смотрит на него и размышляет о поездках в Китай.
— Я ездил в Шэнчжэнь, — сообщил мистер Чун. — Оттуда в Донгуань. Знаете Донгуань?
— Даже вообразить себе не могу, — отозвался Чеп.
— Он подальше Шэнчжэня. Они производят игрушки. Расчески. Все на свете. Очень деловой город.
— Как же вы столько успели?
— Поезд. Отсюда. Коулун Тонг, — сказал мистер Чун. — Без пересадок, знаете, да?
— Верю на слово. Приятно прокатились?
— Купил квартиру.
— Прямо сегодня?
От всех этих расспросов мистер Чун начал ежиться, но кивнул. Да, квартиру он купил сегодня.
— Квартиру вы могли и в Гонконге купить.
— Здесь квартира — миллионы. В Донгуане большая квартира — двести тысяч.
Чеп так и не избавился от перенятой у родителей привычки переводить астрономические суммы в гонконгских долларах на фунты стерлингов. Вышло даже меньше двадцати тысяч. За сумму, которой хватит разве что на японский автомобиль не самой лучшей модели, мистер Чун приобрел по ту сторону границы просторное жилье.