Ковалевские решили, что им представляется отличный случай «сделать себе положение», тем более, что Владимиру Онуфриевичу предлагают в газете хороший при их безденежьи оклад. Владимиру Онуфриевичу же все равно, ради чего «временно» оставить науку, тем более, что близость с Лихачевым имеет значение и для успеха строительных спекуляций. Так издатели «Нового времени» приобрели для газеты двух ценных работников.
В. О. Ковалевский завертелся в новом вихре: устраивал для газеты типографию, работал в качестве фактического редактора, был ночным выпускающим, писал безыменные передовые статьи, репортерскую хронику, научно-популярные фельетоны за своей подписью. Когда возникла война 1877 года и Суворин на несколько недель поехал в Европу и на Балканы, Владимир Онуфриевич совсем оставил свои личные дела, один вел все огромное газетное хозяйство. Софья Васильевна писала для «Нового времени» большие научные обзоры и небольшие театральные рецензии. Суворин публично благодарил Ковалевского за помощь: по возвращении в Петербург он напечатал в газете письмо в редакцию о заслугах В. О. Ковалевского перед «Новым временем».
Ковалевский отдался «Новому времени» целиком. Он жил интересами газеты. Суворин и Лихачев умело поддерживали его энтузиазм, дали Владимиру Онуфриевичу пай в газете — очень скромный, связывавший Ковалевского, но не предоставлявший ему решающего голоса. Для Ковалевского даже сняли отдельную комнату в центре города, близ помещения редакции.
Софья Васильевна зажила широко и весело. Близко наблюдавшая в это время ее жизнь Е. Ф. Литвинова пишет: «По возвращении в Петербург, я снова сблизилась с Ковалевскими и нашла большую перемену в Софье Васильевне. Я увидела ее вполне светской женщиной, уверенной в себе и вкусившей все особенности петербургской жизни. Под влиянием совершенно новых внешних условий, выступили иные и не лучшие черты ее сложной природы, но, разумеется, сознание святости своего призвания, которое преобладало прежде, просыпалось по временам и в Петербурге; в такие минуты она опять становилась трогательной и кроткой. «Я — химические весы, — говорила она, — и могу действовать только под стеклянным колпаком; в России я не в силах заниматься наукой; здесь не та атмосфера».
Софья Васильевна совершенно вошла во вкус веселой светской жизни. Литвинова говорит, что Владимир Онуфриевич ухватился за эту слабость жены: «Одно время Ковалевские жили в отдельном доме с садом. В квартире их было множество растений и птиц; у них была своя корова и парники в саду, где росли не только огурцы, но даже дыни и арбузы. В квартире то и дело появлялись новые вещи».
И все-таки чего-то не хватало. Не было в доме Ковалевских буржуазной солидности, не было у них самих настоящего стремления к собственности. Как пишет Лермонтова, «никто не мог сказать: вот люди, живущие с комфортом, — потому что все это вместе производило впечатление, как-будто здесь только все собираются хорошо жить и это славное житье еще впереди». Одни знакомые говорили Ковалевским по поводу их парников с арбузами и коровы: «что вы там себе ни заводите, не будет у вас уютного уголка, потому что сами-то вы цыгане».
Но Софья Васильевна цвела и хорошела. Встречавшийся в начале 60-х годов с Ковалевскими в радикально-революционных кружках Л. Ф. Пантелеев виделся с ними в середине 70-х годов в качестве издателя и общественного деятеля и пишет о Софье Васильевне: «Молодая, не скажу, чтобы очень красивая, но с необыкновенно подвижным лицом, с искрящимися темно-карими глазами с легкой косинкой, она едва появлялась где-нибудь, как сейчас же вносила какое-то особенное оживление и становилась центральной фигурой всякого кружка несколько близких людей. Все тогда ее живо интересовало; она точно торопилась наверстать монашески проведенные годы за разными диференциалами и интегралами. О чем бы ни заходил разговор — о новой ли картине Репина, о последней повести Хвощинской-Крестовской, о премьере Михайловского (французского) театра, даже о столоверчении и медиумах (тогда опять начинавших входить в моду), на все она горячо отзывалась и всегда высказывала свое собственное оригинальное суждение. И в то же время какого-нибудь сектанства, а тем паче синего чулка, в ней не видно было».
Интересную характеристику С. В. Ковалевской за это время можно найти у нее самой. В романе «Нигилистка» несомненно к Софье Васильевне относится следующая страничка, которую я привожу по черновому наброску, отмечая в скобках варианты и зачеркнутые эпитеты: «После пятилетней уединенной, почти затворническое жизни в маленьком (немецком) университетском городке петербургская жизнь сразу охватила и как-будто даже опьянила меня. Забыв на время те соображения об аналитических функциях, о пространстве, о четырех измерениях, которые так недавно еще наполняли весь мой внутренний мир, я теперь всей душой уходила в новые интересы, знакомилась направо и налево, старалась проникнуть в самые разнообразные кружки и с жадным любопытством присматривалась ко всем проявлениям этой сложной, столь пустой по существу и столь завлекательной на первый взгляд сутолоки, которая называется (петербургской) жизнью.
Все меня теперь интересовало и радовало. Забавляли меня и театры, и благотворительные вечера, и литературные кружки с их бесконечными, ни к чему не ведущими (разговорами и) спорами о всевозможных абстрактных темах. Обычным посетителям этих кружков споры (и разговоры) эти уже успели (надоесть) приесться, но для меня они имели еще всю прелесть новизны. Я отдавалась им со всем увлечением, на которое способен болтливый по природе русский человек, проживший пять лет в неметчине, в исключительном обществе двух-трех специалистов, занятых каждый своим узким, поглощающим его делом и не понимающих, как можно тратить драгоценное время на праздное чесание языка. То удовольствие, которое я сама испытывала от общения с другими людьми, распространялось и на окружающих. Увлекаясь сама, я вносила новое оживление и жизнь в тот кружок, где вращалась.
Репутация ученой женщины окружала меня известным (престижем) ореолом; знакомые все чего-то от меня ждали, обо мне успели уже прокричать два-три журнала; и эта еще совсем новая для меня роль знаменитой женщины хотя и смущала меня немного, но все же очень тешила на первых порах. Ну, словом, я находилась в самом благодушном настроении духа, так сказать, переживала свою lune de miel (медовый месяц) известности в эту эпоху своей жизни, пожалуй, готова была бы воскликнуть: «все устроено наилучшим образом в наилучшем из миров».
В гостиной С. В. Ковалевской бывал И. С. Тургенев, когда приезжал в Россию. Знаменитый писатель любил говорить с нею о своих женских встречах, рассказывал, что «Джорж Элиот первая заставила» его «понять, как можно без ума влюбиться в женщину безусловно, бесспорно некрасивую». Ценили беседу с Ковалевской и другие писатели, ученые и общественные деятели.
Так складывалась жизнь С. В. Ковалевской в связи с работой в «Новом времени» ее мужа, который в декабре 1876 года уже совсем измотался в газетной сутолоке. Нервное состояние Ковалевского осложнялось мыслями о невозможности заниматься наукой. Он понимал, что газетная работа не для него, и каялся в письме к брату: «В газету я пожалуй что пошел напрасно, но все-таки она помогла мне прожить и даже уплачивать кое-что из долгов». И еще писал: «Меня это так мучит, что я имею серьезное решение бросить эту каторгу и начать заниматься своим делом, т. е. костями. Конечно, надо обставить так свои дела, чтобы затем было возможно безбедное существование».
Однако Владимир Онуфриевич продолжал свою прежнюю «каторгу»; и в «Новом времени» работал, и строительством занимался, и дела по издательству вел. Не мог ни с чем порвать. Суворин сам помог ему расстаться с газетой, которая к середине 1877 года была уже прочно поставлена и обзавелась необходимым штатом работников. Приспособляясь к шовинистическому национализму, охватившему либеральную интеллигенцию, мелкопоместное дворянство и весь торгово-промышленный класс в связи с русско-турецкой войной, Суворин стал менять направление газеты, и вскоре из-за культурного обличья «Нового времени» выявилась настоящая харя реакционной, разбойничьей газеты-пенкоснимательницы. Все приличные люди ушли из этой помойной ямы. Суворин не стал задерживать и супругов Ковалевских, тем более, что к тому времени, при содействии Лихачева, перешла в его собственность типография «Нового времени», числившаяся за Владимиром Онуфриевичем.