- Да-а, - протянул Соуджин, подавляя вздох. Он умел замечать такие вещи, как несоответствие между возрастом дядьев и бабушкиными «Мишико-бо» и всегда втихаря посмеивался над этим. Больше всего его, разумеется, забавляло «Мури-тян», но смеяться над Куроцучи-тайчо было непозволительно даже для близких. Поэтому Соуджин и Хару убегали поржать на берег пруда.
***
Бьякуя никогда не вспоминал Хисану, но никогда и не забывал ее. Ему потребовалось совсем немного времени, чтобы раскусить интригу Гинрея, и много лет, чтобы понять: любимая девушка испугалась встревать в высококлановые распри, предпочла тяжелую, но спокойную и долгую жизнь вдали от него. Наверное, она лгала тогда, говоря, что не любит. Любила. Вот только недостаточно сильно, чтобы остаться рядом и преодолевать трудности вместе. Выработанная годами объективность заставляла молодого капитана признать за покинувшей его возлюбленной право такого выбора. Скованное льдом сердце отзывалось короткой болью, но быстро умолкало.
Бьякуя никогда не заводил наложниц, но с годами избегать внимания потенциальных невест и их высокородных родителей становилось все сложнее. Хвала ками, хоть дед отстал.
Принятым у аристократов гаремам и фавориткам Бьякуя предпочитал сестриц из чайных домиков. Те не ждали от него ни запредельно дорогих подарков, ни искренних чувств, выполняя свой профессиональный долг и тем самым полностью устраивая юного князя. Очень достойное заведение обнаружилось в пятом районе Руконгая, и хотя молодой Кучики с безотчетным презрением относился ко всему, что лежало за белыми стенами Сейретея, наведывался он туда не так уж редко.
В один из летних вечеров, когда сумеречная духота вытапливала испарину даже из благородных самураев, Йоко-сан пригласила своего гостя прогуляться по берегу пруда, к которому выходил внутренний дворик. Бьякуя ничего не имел против, и когда сестрица убежала в дом за фонариком, подошел совсем близко к воде. Присел на корточки. Опустил тонкую ладонь в темную воду. Легкий порыв ветра внезапно окатил запахом свежей выпечки и голосами с другого берега. В ночной тишине было слышно каждое слово.
- Обвили чугун решетки
Плети буйного вьюнка.
Граф Фон Штосс терзает четки,
У него с утра тоска, - выводил девичий голос.
Инструмент, на котором невидимая певица аккомпанировала себе, был явно гайдзинским, песня тоже была гайдзинской, голос у исполнительницы был низковатым для женщины, хриплым и красивым считаться никак не мог. Тем не менее, Бьякуя внимательно вслушивался в историю неизвестного графа.
- Хоть бы сплетен, хоть бы ссоры,
Хоть бы рейнского вина.
Хоть бы влезли, что ли, воры.
Хоть бы рухнула стена… - страдал от безделья заморский аристократ.
Бьякуя криво усмехнулся. В собственном доме он тоже иногда чувствовал себя, как зверь в клетке, и хотя дел всегда было невпроворот, ощущение замкнутого пространства (сугубо индивидуальное) здорово давило. Скучать было некогда, но уйти хотелось.
- Хоть бы с верхнего карниза,
От безделья, не со зла,
Запустить во двор сервизом
Из богемского стекла.
Хоть бы впутаться в интригу.
Или, может, на войну?..
Или ядом смазать книгу –
Отравить, к чертям, жену? – сходил с ума зажравшийся гайдзин.
Но способ подсунуть кому бы то ни было яд Бьякуе понравился, он даже заметил себе запомнить оригинальное решение. А граф тем временем сбавил обороты:
- Хоть бы в гости – хоть кого-то! –
Ненароком занесло!..
И бормочет граф по счету
Девятнадцатый псалом.
Так проходит год за годом,
Так проносятся века…
Лишь густеют на воротах
Плети буйного вьюнка.
Послышался веселый смех, юный мальчишеский голос потребовал продолжения. Ему невнятно и лениво отказали, и паренек переключился на кого-то другого.
- Рен-оджи, а тебя в другой отряд перевели?
- Ага, - голос у ответившего был низким и крайне самодовольным, как показалось Бьякуе.
- А чего?
- Да ничего. Перевели с повышением – и вся недолга.
- А ты нового капитана уже видел?
- Издалека. Завтра вот пойду представлюсь.
- А ты не боишься?
- Кто, я?! – шумно возмутился шинигами.
С противоположного берега донеслись возня и хихиканье, суровый девичий голос потребовал прекратить балаган.
В сумерках, сквозь поднявшийся над водой туман веселую компанию было не разглядеть. Бьякуя поднялся на ноги, вытер ладонь полой кимоно. Подошедшая неслышно Йоко-сан с поклоном протянула чашечку саке.
- Кто это у вас там? – молодой князь кивнул на озерцо, забирая у сестрицы фонарь.
- Наши соседи, - промяукала та. – Очень хорошая семья. Большая, дружная…
Бьякуе не хотелось слушать о большой и дружной семье. Не найдя в себе мужества сознаться, что банально завидует беспечным руконгайцам, он взял из рук гейши угощение, пригубил, вернул посудинку.
- Пойдемте в дом, Йоко-сан, - предложил низким бархатным голосом, выработанным специально для визитов в чайные. – Холодает, да и комары могут вас покусать.
- Вы так заботливы, Кучики-сама, - пропела Йоко.
И потом долго не могла понять, почему такой приятный и вежливый кавалер забыл к ней дорогу.
***
Годы сказывались на Кучики Гинрее все заметнее и заметнее, но он по-прежнему крепко держал в руках как боккен, так и катану, по-прежнему гонял своих студентов до седьмого пота и по-прежнему предъявлял едва ли выполнимые требования к кандидатам на свой курс.
Упрямый студент Абараи давно закончил Академию, так и не дойдя до факультатива по кендо. Одно время Кучики-сэнсэй даже всерьез продумывал интригу, результатом которой должно было стать преобразование его специального курса в обязательный. Возможно, тогда мальчишку можно будет расспросить о тех детях, с которыми Гинрей его запомнил. Особенно о маленьком мальчике с такой невозможной для руконгайской души внешностью. Однако это означало бы, во-первых, что весь сброд, все бездари и неучи, которые заполонили Академию, будут учениками Кучики Гинрея, а его старое сердце этого не выдержит, во-вторых, что он использует служебное положение для достижения личных целей, а это недостойно потомственного аристократа. Да и Ямамото, старый товарищ и редкостный зануда, вряд ли согласился бы – Командор все еще имел огромное влияние на дела Академии. Кучики отказался от своей затеи.
Если бы Йоруичи не исчезла почти век тому назад, Гинрей обратился бы к ней. В конце концов, Шихоин-тайчо была главой Омницукидо, она бы без проблем разузнала все об этом Абараи. Увы, увы, девчонка пошла на поводу у каких-то своих не то эмоций, не то скрытых желаний, не то еще каких-то мотивов и сгинула. А обращаться к ее психованной ученице Гинрей счел ниже своего достоинства. Да и Йоруичи не стала бы задавать вопросов, а эта пигалица Сой Фон обязательно прицепится, с чего да почему бывший коллега интересуется каким-то простым руконгайцем.
Сомнения одолевали старика с завидной регулярностью. Как у регента при несовершеннолетнем князе у него были обязательства, и одно из них – обеспечить продолжение рода, любыми способами сделать так, чтобы основная ветвь клана не пресеклась. Тогда, более четырех десятков лет назад, он искренне верил, что высшая цель оправдывает некоторую жестокость по отношению к чувствам внука. Известно же, что даже в аристократических фамилиях Сейретея дети рождаются крайне редко. О том, что зачать, выносить и произвести на свет ребенка может простая душа-плюс, сведений вообще не было. Именно из-за этого в свое время Гинрей придумал не самый красивый способ избавиться от нежелательной невестки.
Однако прошедшие годы заставляли отставного капитана волноваться все больше. Похоже, Бьякуя не намеревался жениться еще раз. Старейшины клана уже перешептывались о возможных преемниках молодого князя, если он не озаботится наследником сам. В конце концов, должность капитана Готей-13 весьма опасна, всякое на службе бывает… Гинрей скрипел зубами и давил авторитетом, попутно размышляя, насколько велика вероятность, что тот мальчишка имеет какое-то отношение к семье Кучики? Ну ведь похож, как две капли воды! А с другой стороны, откуда ему взяться, кровному родственнику, в Руконгае? Даже если Бьякуя по юности и гульнул где-то, вряд ли возможно… Или возможно?