Соуджин тем временем рванул к Ренджи и Рукии, взахлеб рассказывая им, что произошло, пока их не было, и одновременно закидывая вопросами о том, что случилось с ними. Бьякуя подошел следом, остановился в паре шагов, не решаясь присоединиться к бурной семейной сцене. Но Соуджин порывисто схватил его за руку, подтолкнул к своим родным, и Кучики-тайчо оказался почти вплотную к девушке, уже вполне оправившейся от потрясений и самостоятельно державшейся на ногах.
- Алле! – снова раздался голос Ичимару. – Он щас Отрицание призовет!
Все, что произошло после этих слов, случилось в жалкие доли секунды. Шевеление воздуха сзади, яростные, полные ненависти глаза Айзена, короткий колющий удар, нацеленный в горло Рукии. Бьякуя успел закрыть ее собой, разворачиваясь спиной к врагу.
- Папа! – звонко и отчаянно выкрикнул Соуджин.
- Тайчо! – хрипло взвыл Ренджи.
- Ахххрр, - выдавил из распоротого несколькими клинками горла Айзен.
- Ангидрид твою перекись марганец! – прокомментировал ситуацию Куроцучи.
***
Бьякуя не сразу понял, что произошло. Просто земля закачалась, в груди стало горячо и ноги отказались держать. Сильные девичьи руки подхватили его, не давая кулем свалиться в пыль, и хриплый от волнения голос протянул:
- Мужики-и-и! Что ж вас всех тянет на смертоубийственные подвиги?!
Судя по тону Такеши Рукии, девушка была цела и крепко сердита. Бьякуя засмеялся и осознал, что сделал это зря: из горла хлынула кровь. Смеяться с пробитым легким – не лучшая затея.
- Врача сюда! – заорал Ренджи, первым сориентировавшийся в ситуации.
Соуджин с перекошенным лицом стянул с отца хаори, расстелил на земле. Вдвоем с Рукией они уложили раненого капитана. А он смотрел на них и улыбался, не подозревая, как жутко выглядит счастливая улыбка на бледных, запекшихся губах, испачканных кровью. Он думал о том, что спасти Рукию в память о погибшей возлюбленной – вполне себе достойное предсмертное деяние.
- Соуджин! – новый женский голос пробился сквозь общий гомон. – Что здесь происходит?!
- Мама? – не очень уверенно уточнил мальчишка. – А откуда ты?..
- Рукия! – Хисана добежала до своих родных, полоумными глазами осмотрела всех. Крутанула в разные стороны сына, убеждаясь, что он цел, быстро и немного нервно ощупала сестру на предмет повреждений, то же самое проделала с Ренджи, несмотря на его протесты, нашла на нем пару царапин и от души дала подзатыльник.
- Нее-сама! – обиженно прогудел фукутайчо, потирая ушибленное место. – Ну хуже каа-сама, чесслово!
Бьякуя понял, что одной ногой уже перешагнул черту. Иначе как объяснить присутствие здесь Хисаны? Она суетилась, пытаясь одновременно обнять всех своих близких, поворачивалась то к одному, то к другому, что-то взволнованно говорила. Она была такой же, как и полвека назад, и совершенно другой – стремительной, уверенной, невероятно живой.
- Хисана, - позвал Бьякуя.
Девушка застыла на короткое мгновение, перевела взгляд. Глаза ее стали еще больше, в них со скоростью света сменялись понимание, испуг, осознание, радость, снова испуг… Хисана ахнула и упала на колени рядом с рокубантай-тайчо. Осторожно взяла в руки его ладонь, сжала ее, поднесла к своим губам. Кучики почувствовал ее теплое дыхание на коже, немного сжал пальцы. Хисана была вполне материальна, и он стремился запомнить ощущение близости, чтобы унести его с собой.
- Так, что тут у нас? – Унохана подошла с другой стороны, неторопливо опустилась сбоку. – Вы были неосторожны, Кучики-тайчо. Госпожа, позвольте мне заняться пациентом, - обратилась она к Хисане.
Та удивленно посмотрела на медика, с трудом вырываясь из замкнутого мира взглядов и прикосновений. Кивнула, но руку Бьякуи не отпустила. Он был признателен ей за это.
- Сана-тян? – голос Куроцучи Маюри показался капитану Кучики совершенно лишним. Тем не менее, джунибантай-тайчо подошел к его возлюбленной, состроил вопросительное выражение на своей маске. – Ты как сюда пробралась, а? – спросил ученый девушку.
- Пришла, - пожала плечами та.
- Вот так просто взяла и пришла? – не поверил Куроцучи. – А от кого стену поднимали? От кого кеккай ставили? Что за дела вообще, а?
- Ну, Мури-нии, - рассудительно возразила Хисана, - ты забыл, что ли, чья я сестра? Уж как-нибудь с этими вашими кеккаями-банкаями управлюсь!
- Я тебя этому не учил! – всплеснул руками Маюри.
- Конечно, не учил! Если бы учил, мне не пришлось бы пешком добираться!
Бьякуя засмеялся. Все-таки зря он это сделал: смеяться с пробитым легким – очень плохая идея. Свет померк…
========== Часть 10 ==========
Сначала было ощущение чужой постели – крахмальные жесткие простыни, недостаточно ровный матрас… Госпиталь четвертого отряда, понял Бьякуя.
Потом пришли звуки и запахи. Где-то на пределе слышимости писклявый девчоночий голос уговаривал кого-то не упрямиться и выпить лекарство, внизу, под открытым окном шаркала по плитам двора метла. Ноздри щекотал резкий запах целебной травы. Внутри полутемной палаты ворочалось, сопело, вздыхало что-то крупное.
- Ренджи! – вопль со стороны окна мог бы и мертвого поднять, но Бьякуя не дрогнул – сил не было.
Ну и кто бы это мог орать? Конечно, Куросаки Ичиго! Ни у кого больше в Обществе Душ не было такой неподражаемой манеры обращаться к знакомым: чтоб весь Сейретей слышал.
Вместо ответа то, что кряхтело и шевелилось сбоку, без раздумий врезало по морде повисшему на карнизе посетителю. Мелькнули в оконном проеме ноги в белых таби и варадзи, раздался вопль, звук падения и заковыристая брань.
- Куросаки-ку-у-у-ун! – послышался тоненький голосок. – Ты не ушибся?
Куросаки-кун ответил кучеряво и непечатно.
- Рен-оджи? – из угла комнаты подошел заспанный и слегка растрепанный Соуджин. – Ты чего?
- Ничего, - проворчал рокубантай-фукутайчо. – А ты чего?
- Меня этот… разбудил.
- Ну так иди спи дальше.
Бьякуя открыл глаза. Над ним тут же нависли две обеспокоенные физиономии, одна татуированная, другая немного помятая.
- Тайчо? – тихо и неуверенно позвал Абараи.
- М-м-м, - задумчиво согласился Бьякуя.
- Пап, ты как? – немножко дрожащий голос Джин-тяна выдавал, насколько юноша встревожен.
Бьякуя перевел взгляд с потолка на сына и попробовал улыбнуться. Корочка на губах треснула, резкая боль свела усилие на нет.
- Не двигайтесь, тайчо, - лапища Абарая легла на плечо. – И не говорите ничего – нельзя пока. Я сейчас за Уноханой сбегаю. Джин-тян, не давай ему говорить, понял? – лейтенант выскользнул из палаты почти бесшумно, зато его топот по коридору слышен был на несколько этажей.
Соуджин собрался честно выполнять распоряжения старшего по званию. Он уселся на край больничной койки и уставился на пациента, будто намеревался следить за малейшим движением мимических мышц.
Бьякуя, привыкший, что по его лицу невозможно читать, еще только собирался заговорить, а ладонь сына уже лежала на его губах.
- Не-ет, папа, ты это брось, - строго и оттого уморительно произнес Соуджин. – Хватит здоровьем рисковать, ты у нас один.
Вошла Унохана, и юноша уступил место медику. Она что-то говорила, периодически поворачиваясь назад, кайдо от ее рук проникало глубоко под кожу, разнося по телу целебное тепло. В районе солнечного сплетения собрался свет, пригрелся там, свернулся калачиком и задремал с видом довольного жизнью котенка. Это ощущение умиротворения и счастья было таким непривычным, что Бьякуя побоялся его спугнуть и просто закрыл глаза. Его укачивало на волнах тихой радости, уносило в сон. Главное, чтобы все последние события оказались не сном, а явью.