Я придвигался по дивану все ближе и ближе к ней, пока расстояние между нами не сократилось настолько, что дальше двигаться было некуда — разве что к ней на колени. Я бы не стал возражать против этого, но сто восемьдесят пять фунтов[4] Уиллера было бы, пожалуй, для нее несколько тяжеловато.
— Все декорации для великолепного спектакля у нас уже готовы, — бормотал я, в то время как моя рука обняла ее за плечи и прижала так, что я почувствовал полноту ее упругих грудей. — Мягкий свет, удобный диван, хороший бар. Одна лишь маленькая деталь, солнышко. Нельзя ли запереть дверь на случай, если Дуглас забредет сюда, чтобы сказать «спокойной ночи» своему материнскому образу?
— Он достаточно хорошо воспитан, — тихо сказала она, — но я, так и быть, закрою дверь, если тебя это беспокоит, милый. Я не хочу, чтобы тебя что-нибудь отвлекало.
Она поднялась с дивана, прошла к двери и заперла ее. Затем вернулась, постояла несколько секунд, глядя на меня, и стала медленно снимать кимоно, лениво поводя плечами, — нежный шелк струился вниз вдоль ее прекрасного тела и улёгся на полу в живописном беспорядке.
Теперь на ней остались только черные шелковые трусики, малюсенькие, как бикини. В мягком, приглушенном свете ее кожа излучала теплое сияние. Она наклонилась ко мне, и я увидел бриллиантовую подвеску, покачивающуюся в глубокой впадине между грудями. Я обхватил ее за талию, притянул к себе, руки мои заскользили вниз по крутой линии бедер…
Дрожь внезапно пробежала по телу Греты, глаза зажглись зеленым огнем.
— Не будь таким нежным, Эл, — прошептала она. — Я не вынесу нежности…
Глава 9
Миновало два дня — два прекрасных, ленивых дня, не занятых ничем, и этим «ничем» мы занимались вместе с Гретой. Официально я все еще был разжалованным лейтенантом. Но Грета находилась рядом. И печалиться у меня не оставалось времени.
В первый день вечером я познакомил ее со своей вертушкой, и они подружились. Даже слишком подружились — выходило всегда так, что каждая пластинка играла для нее вдвое дольше, чем я рассчитывал. А две долгоиграющие пластинки не кончались, как минимум, две недели! Я дошел до того, что стал серьезно подумывать об увечье, даже смертельном, для моей вертушки.
В середине следующего дня мне позвонил помощник окружного прокурора.
— Заседание назначено на послезавтра, — сообщил он.
— Прекрасно, — сказал я. — Все идет по плану?
— Кажется, да, — ответил Брайен. — Одно только меня тревожит, Уиллер, и я надеюсь, вы сможете мне помочь.
— Я, конечно, постараюсь, — пообещал я.
— Речь идет о Луис Тил, — пояснил он. — Я за нее очень беспокоюсь. Я не имею в виду ее безопасность, уверен, что в этом смысле все в порядке: домик судьи — надежное место, и охраняющие ее люди внушают полное доверие. Меня тревожит ее настроение. Я виделся с ней сегодня утром, она в очень угнетенном состоянии, совершенно замкнулась в себе. Естественно, она все еще оплакивает свою сестру, но боюсь, если в ближайшее время не предпринять чего-нибудь, чтобы вывести ее из депрессии, она может… ну, вы понимаете, что я имею в виду?
— Отправиться на тот свет? — изящно выразился я.
— Ну, — голос Брайена звучал обиженно, — можно, конечно, назвать это так.
— Что мне нужно сделать?
— Вы не могли бы съездить туда повидать ее? Например, завтра? Постарайтесь ее растормошить.
— С радостью и удовольствием, — ответил я. — Я отправлюсь завтра после обеда.
— Хорошо. — Брайен явно был доволен. — Я вам очень признателен, Уиллер.
Мы с Гретой договорились поужинать вечером у нее. Она встретила меня на аллее перед домом — в светло-голубом маленьком и простом шифоновом наряде, который обошелся ей, вероятно, не меньше чем в пару сотен.
— Эл, милый, — радостно сказала она. — Какой чудесный сюрприз я тебе приготовила!
— Неужели сегодня мы вначале займемся любовью, а потом будем ужинать?
— Что? Ах ты, скверный, испорченный мальчишка! — Она захлопала глазами с нарочитым возмущением. — Нет, конечно!
— Тогда, наверное, ты хочешь отдать мне все свои распрекрасные денежки! — сделал я еще одну попытку.
— Не будь таким жадным, — надулась она. — Ты же знаешь, у меня так много денег, что я даже стесняюсь думать о них! Заходи, и сам увидишь сюрприз. — Она нетерпеливо схватила меня за руку. — Это в гостиной!
— Понял! — Я уверенно щелкнул пальцами. — Ты починила те пружинки в диване!
Грета пихнула меня в дом и потом через прихожую к гостиной. Я открыл дверь… там на полу сидел Дуглас с мечтательным выражением на лице, опять одетый в пурпурные одежды dementia ргоесох. При виде его сама мысль об ужине вызвала в моем желудке судороги.
— И это ты называешь приятным сюрпризом? — вскричал я. — Мне не нужен Дуглас, даже если его упакуют в норковое манто и перевяжут лентами!
Дуглас надменно и хмуро уставился на меня.
— Плебей! — прошипел он. — Не сомневаюсь, что в вашей вонючей жизни, лейтенант, музыке нет места!
И тут до меня дошло: в гостиной звучала музыка, и источником ее был музыкальный центр в углу, такой шикарный, что по сравнению с ним моя вертушка казалась допотопным граммофоном.
Вот, купила сегодня утром, — гордо сказала Грета.
— Почему же ты заодно не продала Дугласа?
— Я слушаю запись своей любимой музыки, — высокомерно заявил Дуглас, — и, как только пластинка кончится, я уйду.
— Могу поклясться, что это «Сказки Гофмана», — проговорил я.
— Почему ты так решил? — с интересом спросила Грета.
— Потому что это самые волшебные сказки, — самодовольно пояснил я.
— Это «Ночь на Одинокой горе», — отчетливо выговорил Дуглас, — которую часто неверно называют «Ночью на Лысой горе». Но я не ожидал, что вы разбираетесь в классике!
— Была у меня как-то одинокая ночь на Лысой горе, — задумчиво произнес я. — А теперь я даже имени ее вспомнить не могу.
— Вас слушать противно, лейтенант. — Лицо Дугласа вновь перекосилось от возмущения.
Я подошел, чтобы поближе рассмотреть аппаратуру, и почувствовал, что зеленею от зависти.
— Как по-твоему, хорошая вещь? — с волнением спросила Грета.
— Думаю, хорошая, не уступит по качеству автомобилю фирмы «Роллс-Ройс», — подтвердил я. — И во сколько обошелся тебе этот маленький волшебник?
— Тысяч пять, пожалуй, — небрежно бросила она. — Не помню точно.
— Вот из-за чего мне хотелось бы быть богатым — никогда не нужно беспокоиться о таких мелочах, как количество нулей в стоимости покупки. Ты знаешь, иметь так много денег все-таки аморально!
— Я практична во всех отношениях, включая и мораль, — спокойно ответила она.
Пластинка закончилась, и Дуглас встал.
— Благодарю вас, мисс Уэринг, — сказал он. — Это большое счастье — слушать музыку в таком звучании.
Действительно, счастье. Если вы позволите, я покину вас…
— Очень приятно позволить вам это, Дуглас, — ответил я ему, — и, действительно, большое счастье.
Он не обратил на меня никакого внимания, продолжая глядеть на Грету.
— Я покину вас для более прозаических занятий. — Теперь он снизошел до того, что повернулся ко мне: — Конечно же для пошлых прозаических занятий!
Он выплыл из комнаты, бесшумно притворив дверь. Грета хихикнула.
— Утрись, Эл! — сказала она. — Ну и вид у тебя! Чего ты там стоишь?
— А ты чего тут стоишь? Лучше бы налила мне виски, — ответил я.
Она послушно нажала кнопку, которая разворачивала бар в стене, затем принялась готовить коктейли.
— Этот Дуглас! — кисло ругнулся я.
— Не очень-то ты с ним приветлив. Сам ведь знаешь. — Она протянула мне наполненный бокал.
— Это не имеет никакого отношения к его образам матери и прочей дребедени — я просто его не выношу!
— Ты, кажется, ревнуешь? — Она плутовато улыбнулась.
— Ревную? К нему?