им необходимо. Михель сидел на скамейке у ног отца, подавал инструменты.
Бруно вошел, поздоровался и снял с пояса ножны с кинжалом. Он сказал, что некоторые камни начали качаться и попросил укрепить их пока сам он будет в Берлине. Однако, как только отец Михеля протянул к ножнам руку, с улицы раздался душераздирающий крик: "Пожар, горим!"
Я выбежал первым, оглянулся на ходу и увидел, как бегущий за мной отец бросает Юргену ключи и приказывает запереть мастерскую.
Видимо, когда я выскакивал, то впопыхах толкнул бургомистра, так как он почему-то стоял спиной к двери и опирался об отцовский рабочий стол. Через несколько секунд и он и Юрген тоже были на улице. Юрген запер дверь и подбежал к горящему каретному сараю. Я на всякий случай взял подузцы Гнедого и повел его на большую конюшню вдовы Миллер. Я боялся, что пожар перекинется с сарая и наша конюшня тоже загорится. По дороге меня обогнал экипаж бургомистра, отбывавшего в Берлин, - Михель замолчал, у него перехватило дыхание.
Хочешь жвачку? - спросил Васька, протягивая подушечку.
Нет, я не люблю конфеты, - ответил Михель и продолжил,
Я пристроил Гнедого, Бригитта обещала за ним приглядеть, и вернулся домой. Карету спасли, но сарай сгорел. Отец, Юрген, наши кучер и слуга вместе с соседями до ночи возились на пепелище. А утром Юрген, живший во флигеле, не пришел завтракать. Отец решил, что подмастерье очень переутомился на пожаре и послал меня его проведать. Я постучал в дверь, никто не ответил. Я вошел. Пропахшая дымом одежда валялась на полу, постель была смята, но Юргена не было, не было и ключей, которые бросил ему отец.
Я побежал домой. Мы с отцом спустились по внутренней лестнице, ведущей в мастерскую прямо из его спальни и с ужасом обнаружили, что из ножен бургомистра вырваны все драгоценные камни.
Пришлось осознать ужасную истину: Юрген ночью пробрался в мастерскую, похитил камни и бежал, предав моего отца, своего учителя и покровителя, мою сестру, свою невесту, и меня, считавшего его братом, Анну, которая заботилась о нем как о родном человеке.
Узнав о случившемся, Анна принялась рыдать и плачет до сих пор. Мария будто окаменела, сидит, смотрит в одну точку и повторяет только одно "Не верю". Это большой позор для девушки - лишиться жениха. Состояние её настолько тяжелое, что у нас не хватает мужества сказать сестре ещё об одном несчастье. Вернувшийся вечером бургомистр пришел за своим кинжалом и, узнав о краже, поставил отцу условие: либо тот отдает ему в жены Марию, либо бургомистр опозорит и разорит отца. А сделать ему это совсем несложно - у отца нет возможности оплатить пропавшие камни. И хотя никто никогда не оценивал их, совсем не трудно доказать их баснословную цену: драгоценные ножны известны всему городу. Отец был вынужден согласиться на этот ужасный брак.
Ну, вот, теперь вы знаете, почему я так постыдно рыдал. Я молил Господа помочь моей семье, - закончил Михель и уронил голову на руки.
В поисках зацепки.
Первым пришел в себя Базель.
- Так, - сказал он строго, - во-первых ещё не все потеряно. Во вторых возьми жвачку. Это не конфета, её жуют, но не глотают. Не бойся не отравишься, а думаться будет легче. Нам сейчас очень нужны твои мозги.
В первую очередь они нужны самому Михелю, - уточнила Лика.
А мне нужна другая обувь, - добавил Сашка. - Как я представляю нам придется побегать, а я в этих шлепанцах передвигаюсь со скоростью пять метров в час.
Тебе мои туфли подойдут? - оживился Михель, жуя резинку. - У меня много, я принесу другую пару.
Может они и мне подойдут? А то я своими плюшевыми собачками пожалуй перепугаю жителей города, - радуясь, что Михель возвращается к активной жизни, спросила Лика.
Провели примерку. Сашке туфли подошли, а Лике оказались великоваты.
Я старые принесу, как раз будут, - заверил Михель.
Так, - как всегда ехидно подытожил Васька - Базель, - главное считай сделали: переобулись. Малость осталась: Юргена найти, узнать где камни, Марию за бородавчатого замуж не отдать, да если поднапрячься, то и городские бриллианты отыскать можно. Нам это раз плюнуть в новых-то ботиночках.
А ты молчи в моих старых кроссовках, - Лика скорчила рожу.
Хватит про обувь! Давайте лучше рассуждать, кто, что, зачем, почему, недовольно прервал их Сашка.
И еще: кому это выгодно. Эркюль Пуаро, был такой знаменитый сыщик, пояснил Васька для Михеля, - считал это самым важным вопросом.
Вот и я не могу понять кому выгодно Уж точно не Юргену. Он никогда не отличался жадностью и алчностью. Отец от него ничего не запирал. Золото, серебро, камни - их в мастерской полно. Давно мог бы украсть и сбежать. К тому же он так любил Марию. По крайней мере это всем казалось. Анна говорит, что также как и Мария, не верит в предательство Юргена.
И я не верю, хоть и не видела его никогда, - строго сказала Лика.
Зато верит наш конюх. Он, правда, служит у нас недавно, но с Юргеном у них отношения не сложились с самого начала. Конюх - слуга и Юрген тоже вроде ещё не член семьи. Ну, как бы тоже наполовину слуга, подмастерье. Конюх считал, что Юрген слишком задается, обзывал его безродным и подкидышем.
А это правда, что Юрген подкидыш? - спросила Лика
Да, правда, Юргена действительно подкинули в монастырь. Так отцу сказали монахи. Но никому чужому отец об этом не рассказывал. Знали только Анна, Мария, Бригитта, фрау Миллер и я. А мы молчали. Где конюх выведал тайну - неизвестно. Правда он раньше с Бригиттой дружил, давно, сейчас они в ссоре. Но она бы не сказала.
Он, конюх, вообще очень странный. Лет ему немного, тридцати нет. Грамотный, не бедный: его старые родители живут в замке покойного барона фон Энке. Года два назад он куда-то уехал, а потом вернулся и пришел наниматься к нам дворецким, но у нас есть домохозяйка. Тогда он спросил у отца, кто ему нужен. Отец ответил "Конюх". Ференц, так его зовут, согласился. Сначала было все ничего, но уже где-то через неделю они начали ссориться с Юргеном. Не знаю кто там первый начал, но я слышал, как Юрген назвал Ференца бездарным папиным сынком, вот после этого конюх и назвал его безродным подкидышем. А теперь он ходит и говорит, что Юрген вор. Это ещё не доказано, а Ференц уже приговор вынес.
- Засранец он, ваш конюх. Ему-то что за дело кто кого куда подкинул. Ну, повезло ему, папа-мама живы, в замке пол моют. А сам-то он кто? возмутился Сашка.
- Вот ты и сказал кто! - улыбнулся Михель. - Я его тоже терпеть не могу.
Кстати, - задумчиво заметила Лика, - у нас ещё один вопрос есть: почему каретный сарай загорелся? Может его кто поджег?
Отец тоже не может понять, что произошло. Третий день голову ломает, кивнул Михель. - Ведь какой убыток: карету - то вывезли, а сколько всего пропало: и сбруя, и седла. У нас кроме Гнедого ещё две лошади. В тот день их сосед одолжил. Так что с ними все в порядке, только они у нас теперь голенькие, все их наряды сгорели.
Постой, а продать эти наряды можно было? - Сашка не мигая посмотрел на мальчика.
Еще бы! На рыночной площади все что хочешь продать можно. Там есть специальные лавки, куда принимают подержанную утварь, вещи, украшения и сбрую, конечно. Наша-то вся новая была - цену скинуть и возьмут.
Значит если мы обнаружим, что часть упряжи не сгорела и продается на рынке это укажет на то, что сарай не сам загорелся, а что его поджег человек, которому это было выгодно. И, это был конечно, конюх, - подвела итог Лика.
Какая ты шустрая! - возмутился Сашка. - Как ты легко выносишь обвинение только потому, что ты веришь Юргену, которого никогда не видела и не веришь конюху, которого тоже не знаешь, но который с Юргеном не дружил, и потому с твоей точки зрения плохой. Так не годится. Ты прямо до уровня этого Ференца опускаешься: раз и приговор.
Да, - согласился Михель, - по Германскому классическому праву есть понятие презумпции невиновности. Это значит человека нельзя считать виноватым до тех пор, пока вина не доказана.