Руки сами собой сжались в кулаки. Нет, она не должна показывать им свой страх. Они не смогут сломить ее. Так твердил ей разум, но сердце испуганно трепетало, когда она медленно шла через замковый двор.
Но что происходит? Толпа, которую собрали, чтобы орать, свистеть, улюлюкать, называть ее грязными словами и швырять в нее гнилыми яблоками и объедками, безмолвствовала: вокруг царила гробовая тишина.
Жители прославленного ярмарочного городка, когда-то принадлежавшего Шотландии, не понаслышке знали о неумолимой жестокости английского короля. Десятью годами раньше Берувик пал, а его жители были перебиты, что стало актом величайшей жестокости, совершенным в ходе долгой и опустошительной войны между Англией и Шотландией. Ни женщинам, ни детям, ни старикам – никому не было пощады в той бойне, которая продолжалась двое суток и унесла тысячи жизней.
Безмолвие толпы было протестом, знаком осуждения, предостережением королю Эдуарду и свидетельством чудовищной несправедливости.
От нахлынувших чувств Белла ощутила стеснение в груди, глаза жгло от подступивших слез. Нежданно-негаданно она поняла, что вовсе не одинока: у нее все-таки есть поддержка. Не все покинули ее! И все же тонкие нити гордости, которые не давали ей пасть духом и телом, угрожающе натянулись.
Что-то мелькнуло в воздухе: она уловила движение краешком глаза и инстинктивно отпрянула, опасаясь, что кто-нибудь все-таки чем-нибудь в нее запустит, – но вместо гнилого яблока или тухлого яйца увидела у своих ног бутон алой розы.
Один из стражей попытался остановить ее, когда она нагнулась поднять цветок, но она остановила его взмахом руки и громко произнесла:
– Это всего лишь роза! Неужели воины Эдуарда боятся даже цветов?
Издевка в ее голосе была услышана, и толпа отреагировала смешками и язвительными замечаниями. Рыцарям Эдуарда полагалось быть образцом благородства, но ничего подобного не было в том, что совершалось в этот день.
Фитцхью хотел было вырвать розу из ее руки, но его остановил сэр Джон:
– Не стоит. Проявим милосердие: какой вред в цветке?
Белла подоткнула розу под фамильную брошь Макдуффов, скреплявшую полы подбитой мехом накидки, и склонила голову в знак признательности за безмолвную поддержку толпы.
Розовый бутон – при всей его незатейливости – придал ей сил: не все ее покинули, шотландцы с ней, – но, войдя в башню, узница оказалась в полном одиночестве. Мрак внезапно окутал ее, как могильное нутро. Мысли о безрадостном будущем уже не отпускали Беллу. Каждый шаг становился медленнее и тяжелее предыдущего, давался с большим трудом, пока ее вели вверх по узкой лестнице, похожей на колодец. Ей казалось, что она погружается в трясину, глубже и глубже, и беспомощно тонет, не в силах выбраться.
Она попыталась прогнать страх, но он вгрызался в нее как стая голодных волков.
Наконец они дошли до самого верха и остановились на запруженной людьми лестнице, пока комендант возился с новеньким замком на двери, ведущей к зубчатому навершию башни. Здесь будет выставлена охрана, чтобы исключить любую возможность побега узницы.
Наконец дверь распахнулась, и порывом ветра Беллу чуть не сбило с ног.
Боже правый! Она и представить себе не могла, что будет так холодно! Белла инстинктивно отпрянула, отказываясь сделать шаг вперед, но стражники за ее спиной сомкнули строй, вынуждая выйти на крышу.
Ветер хлестал так, что едва не сорвал с плеч накидку, и ей пришлось вцепиться в полы руками и выйти к башенным зубцам. Похоже, от неизбежной расправы не уйти. Она медленно подняла глаза, чтобы рассмотреть наконец то, к чему приговорил ее Эдуард, и с губ ее слетел испуганный вскрик. Белла знала, чего ожидать, но ноги все равно подкосились при виде встроенной в парапет клетки из железа и камня, имевшей форму креста.
Крест! Рассматривая это чудовищное сооружение, Белла меньше всего думала о христианстве. Деревянные решетчатые стены перекрещивались железными прутьями и удерживались между зубцами парапета посредством камня и металлических скоб. Клетка больше напоминала склеп – не более шести футов в длину и четырех в ширину. Господи, да она не сможет там повернуться! Не было даже кровати, лишь соломенный тюфяк, на котором ей предстояло спать. Маленькая жаровня была слабым спасением от пронизывающего холода. В один из углов был вделан грубый табурет, а в другом стоял деревянный ящик с крышкой…
Ее затошнило, когда она поняла, что это такое. Ей не позволят даже выходить в уборную: нужду придется справлять в этот ящик, – ее хваленая сила воли начала давать сбой.